Силоам

Почему он говорил о Монкабю? Причем с таким выражением лица, будто увидел призрак?.. Но ведь перед глазами Симона снова была комната, в которой он проснулся около года назад, после долгой ночи в поезде. Ничего не изменилось. Мельчайшие детали первых проведенных здесь дней возвращались к нему с необычайной четкостью, с жестокой остротой. Те дни ожидания, вечера отчаяния, ощущение узника в замкнутом мире, в центре которого, как загадка, возвышался Монкабю — все это было совсем рядом, это было его настоящее, и ничего больше не было. Он вновь переживал мелкие события первых месяцев, письма Шартье, посещения сестры Сен-Базиль. Снова видел, как к нему входит Массюб в своем цветастом халате; слышал, как Пондорж, со своим просторечным выговором, кричит ему на ухо: «Мужик один, Данте, поэт… не читали?» Он снова видел, как Жером протягивает руку к туману, в направлении потока, говоря: «Слышите?» О чем он еще ему говорил? Разве не об одной девушке? Где была эта девушка? Можно ли увидеться с ней? Не придет ли она по лугу, не усядется ли в высокой траве, рядом с солнцем, улегшимся у ее ног, как послушная собака? Решится ли он заговорить с ней на этот раз? Боже мой, боже мой, что случилось? Здесь, совсем рядом с ним, была большая дыра, откуда тянуло мраком и холодом…

Вдруг Симон вскрикнул и задрожал всем телом… Сестра Сен-Базиль поняла, что память вернулась к нему только сейчас.

Жар не спадал еще несколько дней. Но с больным стало можно разговаривать.

Симон узнал, что жители Орсьера, рано утром спускавшиеся к Обрыву Арменаз по дороге в Опраз, нашли его без сознания у подножия дерева. Тогда он вспомнил о том дне, когда в полусне услышал рокот в горах: лавина!.. Лавина сошла, как и первая, со скалистых плато Пустыни, но на этот раз немного сместившись к востоку. Обрушившись с основания Большого Хребта, справа, она сползала с платформы на платформу и остановилась на террасе, в глубине которой был домик Боронов, засыпав его целиком. Снизу ничего не было видно, только послышался шум. Почему Ариадна решила именно в тот день подняться так высоко? Кто-то сказал, что видел, как она утром шла через луг, направляясь к горе. Но точно ли это было так?.. Вечером, когда ее хватились, на поиски ушла команда спасателей; но ни в этот день, ни на следующий не нашли ни малейших ее следов. Затем поиски стали невозможны из-за разразившейся непогоды.

Симон почувствовал прилив нежности, увидя Жерома. Он с удовольствием узнал в человеке, каждый день приходившем к его постели, сохраняя при этом столько изящества и скромности, друга, которого ничто не смутит и который всегда, не требуя напрасных объяснений, осваивается с событиями на том уровне интеллигентности и просвещенного спокойствия, где и должно находиться дружбе, когда она чиста и сложилась надолго. Жером рассказал ему, что, когда крестьяне его нашли, они решили, что он замерз до смерти. Но было непонятно, почему Симон, захотев, как все были уверены, участвовать в поисках, заблудился в этой стороне, на дороге в Опраз, тогда как лавина сошла далеко отсюда, над тропинкой Боронов, по ту сторону потока… Предполагали, что его, должно быть, подкосила усталость, и, сев случайно у подножия этого дерева, чтобы немного отдохнуть, он был настигнут холодом. Но как он попал на эту дорогу? Этого не мог объяснить никто. Обстоятельства, не имевшие явной связи с исчезновением Ариадны, принимали в умах таинственный смысл, усиливавший испуг по поводу происшедшего.

Симон выслушивал эти рассказы, с нежностью смотрел на Жерома, следил за его жестами, иногда слабо улыбался, но не отвечал. Он хранил будоражащее воспоминание о той минуте, когда пришел в себя на этой странной постели и когда между нынешним моментом и теми, что он пережил в этой комнате год назад, установилась тесная связь. Нескольких месяцев его жизни словно бы и не было. Он только ощущал на их месте огромную пустоту, которую ничто не могло заполнить.