Усиленный мощными динамиками на минарете мечети Ахунд азан, призыв к молитве поплыл в горячем воздухе – и майор решился. Он всегда старался проводить встречи с агентурой или прочие опасные мероприятия во время намазов. Риска намного меньше – а намазы пять раз в день, если подгадать…
Он ускорил шаг.
Лавка. Сидящий бачонок – внук Эмануллы, таджика по национальности. Торговца завербованного милицией и дающего отличную информацию.
Последняя проверка. Он чуть споткнулся, бросил мельком взгляд назад – ничего… Можно.
– Салам алейкум, маленький бача…
– Салам алейкум, эфенди… – отозвался бачонок – дедушка пьет чай.
Эманулла имел все основания опасаться за свою жизнь – таджик в городе, из которого пуштуны постепенно выживали представителей всех других национальностей, наплевав на заповеди пролетарского интернационализма. За советский паспорт для детей – Эманулла был готов на все.
– Проводи меня к нему…
Когда воротина двери скрыла их от улицы – добрый шурави сунул мальцу небольшую шоколадку, чуть подтаявшую от жары. Для маленького афганца это было невиданное лакомство.
– Рахмат, шурави-эфенди…
Эманулла тоже не молился. Сын и внук басмачей, выбитых в Афганистан, он был уже стар, чтобы менять свои привычки и пытаться показать себя тем, кем он не являлся. Знал, что даже если он будет каждый день вставать на намаз не пять – а пятьдесят пять раз – грехов уже не замолить. Поэтому – когда все возносили хвалу Аллаху – он сидел и пил чай, понимая что в это время торговли не будет…
Дементьев неуклюже расположился на потертом, истоптанном и оттого по местным меркам более ценном чем новый ковре. Расположился внешне неуклюже – но так его научили садиться понимающие люди, чтобы в случае чего быстро вскочить. Оправил полы своей безрукавки – внешне небрежно, но на деле – чтобы не мешала быстро выхватить оружие. Эманулла, которого звали так же, как одного из давних правителей Афганистана, друга Ленина – заметил, но ничего не сказал…
Бачонок принес чай. Янтарный, терпкий, настоящий. В СССР такого не было – видимо, заваривать не умели.
– Ибрагим привез товар… – негромко и словно бы ни к кому не обращаясь сказал Эманулла – так много, что не хватило одного осла, чтобы его перевезти.
– И Монадбой тоже… – промельком заметил Дементьев, прихлебывая чай – и вдвое больше его. Или втрое?
Старик тяжело посмотрел на шурави
– Мне жаль тебя… – наконец, сказал он
– Почему же?
– Потому что ты – бинанга[138]
. Человек без рода. Без племени. Ты живешь так и считаешь это нормальным…Дементьев пожал плечами
– Пролетарский интернационализм, однако.
– Мне жаль всех вас. Вы хотите быть друзьями всем – но получается, что у вас нет друзей. Вам не нужно врагов. Мой дед говорил про красных шурави – когда у них есть враг, они дерутся с ним как дьяволы. Когда у них нет врага – они дерутся как дьяволы сами с собой. Вы несчастные люди, рафик Петр. Когда вам плохо – никто не подставит вам плечо.
Майор хотел было возразить – но вспомнил, что на него в инспекцию по личному составу стуканул его зам, который хотел отличиться и получить повышение по службе. И наверняка – на его зама – придет время, и тоже стуканут…
– Рахмат, эфенди. Еще что-то?
– Да. К Вахиду пришли четверо. Одеты как шурави, говорят как шурави – но пришли оттуда. Понял?
Майор въехал мгновенно
– Да. Только четверо?
– Да, четверо.
– Приметы?
– Особых нет. Одеты как нафары[139]
. Один – как тот молодой нафар, который недавно отирался у лавки. Широкий. Ты его знаешь?Майору стало стыдно.
– Знаю.
– Передай ему, чтобы заходил выпить чаю.
– Обязательно передам, Эманулло-эфенди.
Майор встал – и из рукава на ковер, когда он вставал – выпала узенькая, плотно свергнутая трубочка афганей…
Тимофеев сидел за рулем их оперативной машины – старенького такси. Увлеченно спорил о чем-то с рикшей – пуштуном…
Майор прикинулся афганцем
– Не довезете до Площади орудий, уважаемый?
Площадь орудий – место в центре города, где были выставлены орудия, потерянные здесь в боях с афганцами. Приметное место. Русские это место звали «площадь Пушкина».
– Садитесь, уважаемый.
Когда такси немного отъехало – майор отвесил своему молодому напарнику подзатыльник. Вообще то офицер не должен заниматься рукоприкладством – но майор был человеком простым и верил в старые способы воспитания, где подзатыльник – много действеннее десятков слов
– За что?
– Тебя опять заметили. Черт тебя дери, сколько раз я говорил – не толкись ты у объекта. Что тебе там – медом намазано что ли? Прошел тихонечко и все.