Силуэты. Еврейские писатели в России XIX – начала XX в.

Надо сказать, такое коверканье речи было своего рода ноу-хау Павла Исаевича. И это несмотря на то, что у него, конечно, были и учителя. Лингвист Роман Якобсон (1896-1982) усмотрел в пассажах Вейнберга ряд «трафаретных способов изображения еврейского акцента русской речи», используемых ещё литераторами начала XIX века. Однако неистощимый Павел Исаевич в своей имитации местечкового говора заткнул за пояс всех предшественников и был в своём роде вполне оригинален. Он извлекал комический эффект не только из нарушения норм русской орфоэпии [ «вже» (уже), «брыльянт», «каравул», «мене», «з вэкселями» и т. д.], но из акцента, интонации, из неправильного словоупотребления, из неверного построения фразы. Александр Бенуа (1870-1960) будет говорить об особом «уморительном жидовском жаргоне» Вейнберга. А литературовед Семён Венгеров (1855-1920) утверждал, что весь юмор его только и держится на передразнивании речи евреев. Примечательно, что газета «Киевское слово» (1889, № 674) будет писать о «карикатурах, разговаривающих языком рассказов Вейнберга».

Таким образом, Вейнберг создаёт нечто вроде антисемитского новояза. И весьма сомнительно, чтобы он был мучим какими-либо душевными борениями, позволительно ли унижать достоинство своего народа. Неистовый ревнитель славы, он радовался, что безошибочно угадал своё подлинное амплуа. Вспоминается песня Владимира Высоцкого «Антисемиты»: на его, Вейнберга, стороне были и «закон», дискриминирующий иудеев в империи, и «поддержка и энтузиазм миллиона» юдофобов. Ведь это даже хорошо, что он сам из евреев, да ещё и с такой характерной фамилией, – тем натуральнее и комичнее зазвучат его пассажи. А изображаемые им незадачливые, коверкающие язык соплеменники, надо думать, не позволят русскому зрителю усомниться: он-то, Павел Исаевич, – прогрессист, национальным предрассудкам чужд.

Так Вейнберг, играя на самых низменных инстинктах плебса, «случайно» ввёл в обиход «еврейский жанр», как он его называл. В известном смысле Павла можно назвать лансёром (от глагола «lancer» – запускать, вводить, кидать) новой, весьма востребованной обществом моды: он превратил карикатуру на своих соплеменников в коммерчески выгодный, ходкий товар. Некоторые исследователи говорят о приоритете Вейнберга, превратившего «сцены из еврейского быта» в эстрадный жанр. «По стопам Вейнберга пошли молодые да ранние – Владимир Хенкин, Леонид Утёсов… – пишет израильский литературовед Арье-Лейб. – По этой причине Аркановы и Жванецкие тоже “родом из Вейнберга”». Однако позднейшие сатирики начисто лишили этот жанр его юдофобской подкладки, главенствующей в пассажах Вейнберга. К тому же, как отмечает автор монографии «Русский театр и евреи» (Т. 1, Иерусалим, 1988) Виктория Левитина, Вейнберг очевидным образом исходил из популярного тогда устного рассказа с его метким языком и полнокровными образами, представленного такими яркими его исполнителями, как Иван Горбунов, Пров (1818-1872) и Михаил (1847-1910) Садовские. Но Павел трансформировал этот жанр до неузнаваемости. Его целью было не ознакомление слушателей с жизнью непонятного для них народа, но издевательство над ним, злобная карикатура. И успех не заставил себя ждать, поскольку такие репризы были тогда новинкой.

Анекдоты про «абрамчиков» давали сбор и были маслом по сердцу антисемитам, а их рассказчик сразу же стал артистом кассовым. Неудивительно, что одесский театральный деятель Джованни Фолетти приглашает Вейнберга выступать на разных сценических подмостках. Когда же был образован Одесский русский театр, где выступала труппа известного актёра и антрепренёра Николая Михайловского (1811-1882), Вейнберг был туда принят и, помимо своих «еврейских» реприз, с которыми продолжал выступать на разных сценах, играл в спектаклях, причём не последние роли. Он, подобно старшему брату Петру, играл Хлестакова в гоголевском «Ревизоре», а также Англичанина Джона в водевиле Сергея Бойкова (1828-1877) «Купленный выстрел». Но более всего он имел успех, исполняя роли евреев и евреек. Так, в «героической комедии» Нестора Кукольника (1809-1868) из Петровских времён «Маркитантка» он был неподражаем в образе корчмаря Ицки. Сей персонаж выдержан в водевильных тонах: от предательства он удерживается с трудом, трусость борется в нём с благодарностью к русским, спасшим его от шведов. Своим ничтожеством, отсутствием чувства собственного достоинства, собачьей преданностью русским этот еврей вызывает скорее брезгливое снисхождение. К тому же Вейнберг «обогатил» речь Ицки характерным для своих рассказов местечковым акцентом (в оригинале тот лишь однажды восклицал: «ай-вай-вай-мир»).