Надо сказать, в копилке еврейских анекдотов и сцен Вейнберга в самом деле наличествовали и вещи нейтральные. Так, пьеса «Наследство» рассказывает о споре трёх евреев о том, «кто может выдумать такое, чтобы быть богаче всех, и сколько каждый желал бы иметь». Первый еврей захотел, чтобы ему и только ему принадлежали все российские рубли; второй возжелал заполучить золотой запас всего мира. В разговор вступает третий еврей: «А я ничего би больше не хател, как только, чтобы ви оба ув один и тот же день падохли сибе, и чтоби я оставался единственного вашего наследником! Я би этого только и хотел!» Или анекдот «Порок». Еврей продаёт барину лошадь, утверждая, что никаких пороков в ней нет. Когда же выясняется, что скотина слепа на левый глаз, и рассерженный покупатель призывает еврея к ответу, тот парирует: «Разве шлепота – это порок? Это только большое несчастье; это только жалеть надо!»
В сценке «Фокус» еврей смотрит, как некий иллюзионист показывает исчезновение положенного на ладонь рубля. «Ничего особенного, – парирует он. – Вот в нашем банке фокус – двести тысяч рублей – “алле пасе марш” – и пропал». В пьеске «Приручили» еврея спрашивают, каков новый начальник полиции. «Был очень сердитый. – А теперь? – Теперь? Теперь вже из рук кушает». Интересна и сценка «Овёс». Нищий еврей везёт повозку с поклажей в мешках, в которую впряжена тощая, истомлённая лошадёнка. «Что везёшь? – Овёс, – отвечает он шёпотом. – Что так тихо говоришь? – Чтобы часом моя коняга этого не услышала. Потому она давно уже этого не кушала, чтобы она теперь не захотела попробовать». Или ещё такая лаконичная реприза: «Еврей посылает из Херсона в Одессу телеграмму: “Телеграфирую. Шлава Богу вчера обручался с моего замечательного невеста. Очень рад. Поздравьте нас. Ответ уплачен”». Несколько подобных анекдотов вошли в книгу «Еврейские штучки» (2000), составленную Ефимом Захаровым и Эдвардом Мишнаевским.
Но отнюдь не эти безобидные шутки определяют литературную деятельность Вейнберга. Большинство его опусов пышут неприкрытой злобой и отвращением по отношению к соплеменникам, причём автор сознательно выключает себя из их числа. В его пьесе «Старые порядки» описывается губернский городок черты оседлости. «Одного там было достаточно, даже в очень большом количестве, – сообщает автор, – это – жидов, этих счастливых сынов Израиля, грязных, неумытых, нечёсаных и видевших в каждом приезжем свою жертву; они наполняли и улицы, и дома, и гостиницы, которые… были ужасны». Остановившись в местной гостинице, он всю ночь был мучим клопами, на что пожаловался её содержателю-еврею:
– Клопи? – отвечает тот. – Это, господин, ничего; они только покудова будут знакомиться, а потом уже они вам никакого вниманию не будут делать…. Ждесь все вжэ привыкали; без клопи даже ждесь невозможно.
– Отчего невозможно?
– Потому ждесь, звыните, еврейского город; клопи без еврея не могут жить.
– Да ято чем виноват?
– Ну, они, звыните, в первого ночь не могли же знать, что ви русского; они вжэ теперь сами не будут вам трогать…
И далее вывод: «Жиды надоели до смерти. Они как му хи: сгонишь одного, явятся другие; просто хоть из пистолета стреляй»…
В его «жидовских» рассказах не достаёт «чутья правды», как заметил литературовед и библиограф Семён Венгеров. А актёр-чтец Владимир Давыдов (1849-1925), характеризуя вейнбергские анекдоты, саркастически заметил: «Еврейского в них было столько же, сколько во мне китайского».
Как же встретила книгу «Сцены из еврейской жизни» современная журнальная критика? Вот что писали «Отечественные записки» (1870, № 7): «Мы не понимаем, что остроумного или даже просто весёлого в этом неловком кривлянии… По нашему мнению, в русской литературе давно не было ничего более плоского и бесцветного… Но что всего замечательнее, книжонка…, содержащая в себе 125 страниц разгонистой печати, стоит рубль. Для первого дебюта это недурно». «Дело» (1870, № 7) вторило: «Главное назначение этой литературы – потешить, рассмешить читателя тем шутовским смехом, в котором нет никакой мысли, никакой цели, ни даже признака какого-нибудь содержания… Представьте себе, читатель, книжку, не дающую ничего другого, кроме пошлого передразнивания евреев, говорящих ломаным русским языком. По нашему мнению, это так же занимательно, как пение петуха и хрюканье». «Давно уже не приходилось читать ничего более тупого и шарлатанского книжки Павла Вейнберга», – резюмирует рецензент и говорит о его своекорыстии, «жалком остроумии», о «выведенных им дураках-евреях, которых он заставляет коверкать русский язык на 125 страницах». Говоря о «литературном кривлянии» Вейнберга, журналисты обвиняют его в своекорыстии: «Автор обнаружил желание снискать себе литературную славу вместе с презренным металлом». Они уверены, что образчики такого «жалкого остроумия» не понравятся умным евреям, и потому они не дадут ни одного рубля г-ну Вейнбергу… Что же касается до русских читателей, то как они ни тороваты на покупку глупых книжонок, а тут, вероятно, поостерегутся и найдут лучшее применение лишнему рублю».