Силуэты

Помнится, в Трансильванских Альпах меня познакомили с невысокой, но очень какой-то складной крестьянкой с удивительно миловидным лицом. Ее звали Мария Зидару. Она организовала в этих горных краях первую сельскохозяйственную артель, отбирала землю у помещика, сражалась с кулаками, с бюрократами.

— …Это наш Митря Кокор в юбке, — сказал про нее один дед, дружески хлопая ее по спине, и я увидел, что окружающие восприняли эти слова как похвалу.

— Да что вы, дядя, где мне! — ответила Мария, блеснув двумя рядами ровных белых зубов. — Митря Кокор-то всем нам пример, он наш учитель.

О литературном герое она говорила, как о живом человеке, а это ли не свидетельство проникновенности писателя. Это ли не показатель того, что он умеет проникать в толщу жизни, слушать ее живое трепетание, рассказывать о самом интересном, чем живет его народ.

В богатейших россыпях румынских сказок есть одна, что зовется «Молодость без старости». Вот этой-то сказочной, неувядающей творческой молодостью и был отмечен редкий талант моего доброго друга Михая Садовяну, крупнейшего румынского писателя современности.

Лафайет русской революции?

Альберт Рис Вильямс

Имя француза Лафайета необыкновенно популярно в Соединенных Штатах. Есть город Лафайет, есть улицы, площади, скверы, носящие это имя. Французский аристократ, воспитанный на идеях просветителей, — Мари Жозеф Поль Лафайет, захваченный в юности передовыми для своего времени призывами американской «Декларации независимости», пересек океан, чтобы принять участие в освободительной войне на стороне армии Джорджа Вашингтона против войск английского короля. Он оказался храбрым человеком и закончил войну генералом американской армии. У Джорджа Вашингтона было немало и своих храбрецов. Главная заслуга Лафайета перед молодой заокеанской республикой состояла в другом.

В те дни реакционные дворы Европы ненавидели и проклинали освободительную борьбу североамериканцев. Армии генерала Вашингтона, плохо вооруженные, оборванные, в буквальном смысле слова разутые, наступая, оставляли на снегу кровавые следы босых разбитых ног. Но сильные духом, они громили отлично оснащенные и экипированные войска английского короля. В Европе же эти армии рисовали шайками грабителей, насильников и убийц. И вот француз Лафайет, очевидец и участник событий, вернувшись в Старый Свет, рассказывал правду об освободительной войне, о Джордже Вашингтоне, о молодой Североамериканской республике, рожденной в боях.

Жил в Соединенных Штатах человек, которого все — друзья и недруги — называли Лафайетом русской революции. Это писатель-публицист. Его имя Альберт Рис Вильямс. Будучи юношей, увлекающимся социалистическим учением, начинающим журналистом, он узнал о крушении русского царизма. Примерно в том же возрасте, что и Лафайет, он пересек океан в обратном направлении и с корреспондентским билетом нью-йоркской газеты прибыл в революционный Петроград.

Выходец из потомственной шахтерской семьи, он был полон интереса к русской революции, к борющемуся народу. Выпускное сочинение, написанное им при окончании колледжа, называется «Альтруизм и эгоизм в политике». Это призыв к политическим действиям, полный сочувствия к трудящимся. Позже Вильямс знакомится с учением о социализме и коммунизме. Но у него еще нет твердого мировоззрения. Увлеченный событиями, происходящими в России, он с головой бросается в революционный водоворот, и сама революция, которую он наблюдает пытливым, зорким и непредубежденным глазом, становится его политической школой.

Желая вникнуть в суть происходящего, понять соотношение сил, ощутить направление революционного движения, Вильямс работает неутомимо, страстно, забывая об отдыхе и сне. Он проникает в кабинет к Керенскому, интервьюирует членов Временного правительства. Он знакомится с лидерами всех борющихся партий. Бывает на собраниях, на митингах, посещает редакции петроградских газет, правительственные учреждения. Неистощимое любопытство, крепнущее ощущение, что революция не остановилась, что свержение самодержавия — это лишь пролог к чему-то новому, большему, понимание, что это новое рождается не в кабинетах министров Временного правительства и не в респектабельном центре столицы, а на ее задымленных заводских окраинах, в промерзлых окопах, в глухих деревнях, увлекает любознательного американца к простым людям, к рабочим, крестьянам, солдатам, к матросам Балтийского флота и, наконец, приводит его к большевикам. Все пристальней приглядывается он к этой численно еще небольшой, но бурно растущей партии, к которой тянутся простые люди. И тут, в беседах и спорах с большевиками, он постепенно приходит к выводу, что именно у большевиков эпицентр нарастающего революционного землетрясения.