Сильвандир

«Милостивый государь и любезный сосед!

Я пишу настоящее письмо, дабы пожелать Вам того, чего Вы сами себе желаете, и передать нижайший поклон от г-жи де Безри и от меня самого Вам и баронессе. Мы с величайшим огорчением вынуждены сказать несколько малоприятных слов по поводу поведения Вашего сына шевалье Роже Танкреда: вчера я застал его в самом укромном уголке нашего парка на коленях перед нашей дочерью мадемуазель Констанс де Безри, он целовал ей руки слишком уж пылко для пятнадцатилетнего школяра. Вы сами понимаете, милостивый государь и любезный сосед, как нам прискорбно делать такой, пусть даже вполне заслуженный, упрек Вашему сыну, чьих родителей мы столь почитаем; помимо всего прочего, мы опасаемся, что он станет преследовать нашу дочь, и хотя это, вне всякого сомнения, для нас весьма лестно, однако, как нам кажется, не только преждевременно, поскольку ей еще не исполнилось тринадцати лет, но также и весьма опрометчиво, ибо происходит, разумеется, без Вашего согласия. К нашему глубокому сожалению, мы были вынуждены сказать шевалье Роже Танкреду, что нам будет весьма неприятно, если он вновь пожалует в Безри, и мы рассчитываем на Вашу дружбу и на Ваши добрые советы, ибо они, конечно, образумят его; ко всему еще наша дочь заболела, что, несомненно, произошло от испуга. Несмотря на это, она нынче же вечером уедет в монастырь: мы решили спешно отослать ее туда.

Прощайте, милостивый государь и любезный друг, поверьте, мы искренне желаем всегда оставаться для Вас приятными соседями и глубоко сожалеем, что нам пришлось обратиться к Вам с такого рода жалобой.

Де Безри.

Семнадцатого апреля 1708 года».

Письмо едва не выпало из рук барона, однако это не помешало ему позвонить служанке, и он приказал ей проводить Контуа в буфетную, принять его там должным образом и угостить на славу; затем г-н д’Ангилем написав ответ виконту, пообещав приехать, чтобы принести от имени шевалье извинения г-ну де Безри и его супруге.

Контуа не надеялся на радушный прием в замке д’Ангилемов; вот почему после любезных слов барона лицо его просияло, и он, распивая бутылку орлеанского вина, принялся рассказывать кухарке, что мадемуазель Констанс очень опечалена и все время плачет. Из этих слов стало ясно, что если в Ангилеме грустят, то и в Безри настроение немногим лучше. Роже Танкреда, единственного сына и наследника, боготворили не только барон и баронесса, но и вся прислуга, и если бы дело происходило во времена, когда такого рода недоразумения решали копьем и мечом, то барон без труда вооружил бы десяток своих вассалов, чтобы с их помощью завоевать юную владелицу замка, которую прятали от его сына.

Когда Контуа уехал, шевалье попросили сойти вниз. Барон по-отечески слегка пожурил его за столь ранние любовные поползновения; он сказал сыну, что необходимо сперва хотя бы закончить образование, а уж потом думать о женитьбе. К этому баронесса прибавила, что, когда такая пора наступит, будет хорошо, если шевалье не станет заглядываться на слишком богатых наследниц, ибо подобная самонадеянность может повести к отказу, уничижительному для его родителей.