Сильвандир

Он узнал особняк, потому что все двери и окна там были наглухо закрыты: этот большой и красивый дом мог стоить триста тысяч ливров — сумма для того времени огромная. Роже сразу же обратил внимание на украшавший ворота небольшой каменный щит, на коем был выбит герб усопшего, и решил, что, как только успешный исход тяжбы позволит ему это сделать, он выбьет там собственный герб и ублажит тем самым свое тщеславие. Юноша то подходил к особняку вплотную, то немного отступал, дабы получше разглядеть его с разных сторон; и вдруг он заметил какого-то человека: тот пришел почти одновременно с ним, проделывал такие же самые маневры, да и вид у незнакомца был столь же сосредоточенный, как у самого Роже; по этой причине шевалье более внимательно оглядел его.

Точный возраст этого человека угадать было нелегко, хотя можно было сказать наверняка, что ему не меньше двадцати пяти и не больше сорока лет; лицо у него было желто-оранжевого цвета, почти такого же оттенка были даже белки глаз; у него были острые ослепительно белые зубы и черные как смоль волосы; его необычайно яркий наряд был богато расшит, по животу были пущены две цепочки для часов, все пальцы унизаны алмазными перстнями; на противоположной стороне улицы его ожидала золоченая карета, на ее козлах восседал кучер, еще более желтый, нежели его хозяин, а возле дверцы стоял похожий на матроса слуга, еще более желтый, чем кучер.

В ту самую минуту, когда шевалье заметил странного незнакомца, тот, в свою очередь, должно быть, заметил его; оба несколько раз подряд переводили взгляды с особняка друг на друга, а затем снова на особняк; внезапно парадная дверь приотворилась, чтобы пропустить одетого в черное платье мужчину, походившего на судебного пристава, оба наших любителя недвижимости разом кинулись к заветной двери и просунули головы в щель, причем проделали они это столь поспешно, что стукнулись лбами.

Роже, как человек весьма учтивый, принес незнакомцу свои извинения, а тот лишь что-то проворчал в ответ. Ворчание его можно было, видимо, передать такими словами: «Вот дьявол! У этого молодца голова, как медный котел».

Потом оба одновременно воскликнули:

— Право же, до чего великолепный особняк!

— Не правда ли, сударь? — спросил Роже.

— Да, я тоже так думаю, — ответил незнакомец.

— А когда выполют траву, которой порос двор…

— Когда заново покрасят двери и ставни…

— Когда днем вид тут будут оживлять красивые экипажи и чистокровные лошади…

— А ночью все будет освещено множеством огней…

— Тогда, ей-богу, у меня будет один из самых великолепных особняков в Париже, — закончил Роже.

— Виноват, сударь, — возразил незнакомец, — вы хотели сказать, что у меня будет один из самых великолепных особняков в Париже.

— Нет, я сказал не «у вас», а «у меня».

— Но кто вы, собственно, такой?

— Я кузен виконта де Бузнуа.

— А я, милостивый государь, его пасынок.

— Как? Стало быть, вы Индиец?

— А вы провинциал?

— Милостивый государь, — резко сказал Роже, — вы выражаетесь неучтиво; я и в самом деле приехал из провинции, но это вовсе не означает, что я провинциал: я друг маркиза де Кретте, виконта д’Эрбиньи, шевалье де Кло-Рено и не далее, как вчера, трижды ранил шпагой некоего венгерского магната, который не вам чета.

— Что вы хотите этим сказать, сударь?

— Я хочу этим сказать, сударь, — продолжал Роже, — что коль скоро мы по счастливой случайности встретились, я имею честь сделать вам небольшое предложение.

— Речь идет о полюбовной сделке?

— Вот именно, сударь.

— Что же вы предлагаете? Говорите.

— Видите ли, суд человеческий — вещь всегда сомнительная, а потому я и предлагаю поручить судьбу нашей тяжбы божьему суду, как поступали в старину рыцари; давайте встретимся вдвоем позади монастыря Дев Святого Причастия.

— Стало быть, дуэль?! — воскликнул Индиец, становясь из оранжево-желтого бледно-желтым.

— Если вы меня убьете, — отвечал Роже, — особняк ваш, и никто этого оспаривать не станет. Если же я убью вас, не нужна будет никакая тяжба.

— Благодарю покорно, сударь, — ответил Индиец, отступая к своему экипажу. — Я уверен, что выиграю тяжбу, но отнюдь не уверен, что смогу первый нанести вам удар шпагой, а посему, с вашего соизволения, давайте-ка лучше положимся на суд человеческий.

Индиец уселся в карету, захлопнул все дверцы и опустил стекла, после чего лошади помчались во весь опор.

— Черт побери! — вырвалось у Роже. — Да он, видать, оригинал.

И шевалье пошел дальше, чтобы оставить свою визитную карточку в приемной г-на Коллински, который еще не умер, и в приемной графа Горкойна, который для человека в его положении чувствовал себя вполне сносно.

Затем Роже поспешил в особняк де Кретте, чтобы узнать, нет ли каких новостей; он подробно рассказал своему другу о встрече и о разговоре с Индийцем.