Сильванские луны

Кто ещё стал бы выполнять жестокие приказы чокнутой королевы? Только степняки, у которых другое понятие о том, что хорошо и что плохо… И человек с сердцем, которое не чувствует.

– Господи, – произнёс он в ужасе.

Мысли путались. Рад – его Рад – самоубийца-генрих – бессердечный слуга Регины Оттийской…

Это было всё равно что услышать, что он погиб в бою. Слова были другими, но говорили то же: его больше нет и никогда не будет.

Лексий попытался было ухватиться за последнюю соломинку: Лис лжёт. Лжёт, перепутал, оговорился, и это всё неправда, это чей-то другой лучший друг сделал с собой непоправимое и ужасное, это-… Вот только не верить призрачному зверю не получалось. Помнишь? Он указал вам, где искать пропавшую царевну. Если он говорит, значит, он знает.

‘чем я тебя расстроил?’

В огорчённом нездешнем голосе звенело искреннее непонимание. Ох, пушистик, святая простота, ты, кажется, и в самом деле мыслишь не так, как люди…

– Ты не виноват, – сказал Лексий и вспомнил Ладу. Это его чёртово проклятие: всё летит к чертям, и никто не виноват. Просто зима, просто война, просто так получилось, никто ведь не в ответе за то, как получается…

Когда он вернулся в лагерь, ему словно сделали укол анестезии. Сердце чувствовало то же, что окоченевшие на морозе пальцы – как будто было не его.

Никто из его друзей ни о чём его не спросил. Может быть, просто не заметили, потому что у каждого хватало своей усталости, своей боли и своих невзгод… Тем более что внешне Лексий продолжал функционировать почти как всегда – наверное, по инерции. У него никогда никто не умирал. Ни бабушки с дедушками, ни любимые собаки… Один только Бран, но тогда Лексий чувствовал, что у многих других куда больше права на горе, чем у него. Не близкого, не друга, просто одного ученика из тысячи, к тому же не самого лучшего…

А здесь был Рад. Его Рад, с которым они были знакомы полжизни… который напоминал себе и другим, что любая боль проходит. Господи, он ведь всегда был таким сильным. До чего же страшно, когда тот, кто казался сильнее тебя, сдаётся первым…

Однажды Лексию довелось побывать в выпотрошенной степняками деревне.

Это было первое разорённое селение на пути западной части армии – та уже зашла достаточно далеко на восток, где и бесчинствовали новые Регинины воины. Словно издеваясь, степняки нанесли очередной удар прямо под носом превосходящей, но неуклюжей и неповоротливой силы. Боя, естественно, не навязывали – и не ждали, когда им навяжут: сильванские конные попытались было их догнать, но какое там…

Одной сотне приказали отстать, чтобы помочь: кто-нибудь мог остаться под обломками сгоревших домов. Четверо неразлучных волшебников отправились с ней. Пока экатон строил своих людей на подступах к свежему пепелищу и отдавал приказы, Лексий с остальными, не дожидаясь, направились в деревню посмотреть, есть ли там вообще кого спасать.

Они наткнулись на первые трупы, даже не доходя до домов. Тела чернели на взрытом копытами снегу, как брёвна – по крайней мере, Лексий предпочитал думать о них именно так. Он сам пока не бывал в бою, но успел повидать поля сражений, так что от вида мёртвых людей падать в обморок уже не тянуло – если смотреть издали. Вся штука была в том, чтобы особо не приглядываться. И стараться не думать. Вот и сейчас он велел себе сосредоточиться на дороге перед собой… Пока одна из тёмных фигур слева от него не застонала.

Айду, живой! Лексий рывком обернулся к нему – и отшатнулся, как обожжённый, разглядев на плоском лице узкие полузакрытые глаза. Степняк лежал навзничь со стрелой в боку – не боевой, в армии пользовались другими, а с такими обычно ходят на охоту… Ох. Выходит, здесь не хотели сдаваться без боя…

Они разделились на пары – Ларс с Элиасом входили в деревню с другого края, так что Лексий в растерянности посмотрел на Тарни… и замер. Танирэ, не отрываясь, глядел на лежащего, и Лексий ожидал увидеть на его тонком, усталом лице ненависть, отвращение, ужас… что угодно, но только не это.

Не сострадание.

Здешние врачи не давали ничего похожего на клятву Гиппократа, но некоторые в ней и не нуждались.

Лексий вдруг почувствовал то же самое, что чувствовал там, на озере. Перед ним умирал человек. Сильванин, оттиец, степняк, который наверняка убил бы их, если бы мог – неважно. Почему-то именно сейчас совершенно неважно.

Лексий быстро огляделся, чтобы убедиться, что никто не видит.

– Послушай, – окликнул он, – если ты хочешь ему помочь, то давай. Я никому не расскажу.

Тарни закусил губу и покачал головой.

– Я не могу, – глухо сказал он, не глядя на него. – Присяга не даст. Содействие врагу и всё такое – это тебе не шутки…

Он зло тряхнул волосами и вздёрнул подбородок.

– Идём. Хватит глазеть.