Сильварийская кровь

Кривые заборы, плакучие шаткие тротуары, щербатые лесенки из рыхлого камня, переползающие с одной кособокой улочки на другую, местами выбелены ущербным светом, но по большей части тонут в потемках, и все вокруг как будто засыпано лунным песком. Тихое кладбище отслуживших свой век построек. Разве здесь может кто-нибудь жить?

Оказалось, вполне себе может.

– Вот тут я квартирую.

Сабина остановилась перед калиткой, белеющей, как старые кости в объятой ночью пустыне. Деловито нашарила под порванной юбкой ключ.

За дощатым забором темнота была гуще, среди нематериальных лунных дюн торчало два крохотных домика.

– Тот хозяйский, Бренда сейчас там, у госпожи Селесты. Уже спит, наверное. Осторожно, грядки не потопчи!

Гладкие стрелки лука пронзают сыпучую темноту. Наперерез ползет, спотыкаясь о комья земли, большой рогатый жук. Пугливо серебрится пушок на скрюченных ростках.

Надо же, он теперь даже такую мелочь способен разглядеть без фонаря… Но заплатил он за это слишком дорого. Завышенную цену, как сказали бы на улице Сушеных Слив. Тело до сих пор помнит ту дикую боль, так что больше он туда не вернется. Хоть в катакомбах будет жить, хоть в реку бросится, но не вернется.

Последняя мысль была навеяна усталостью. Топиться Марек не собирался. И к тому же для него броситься в реку – еще не значит утонуть. Он плавать умеет.

Меньший по размеру домик пьяной хваткой вцепился в зубчатый дощатый забор, и тот накренился под его весом. Внутри темно, душно. Когда поднялись на второй этаж и Сабина зажгла масляную лампу, изумленному Мареку показалось, что его запихнули в старую шкатулку, набитую цветными лоскутами, обрывками ниток для вышивки, самодельной игрушечной мебелью из кусочков картона и бросовыми безделушками. Пока он озирался, девушка переоделась за ситцевой занавеской с вылинявшими хороводами водяниц. Потом спустились вниз, на кухню, там был рукомойник и мыльница с пахнущим яблоками обмылком.

– Чур, я первая умываюсь.

Он наконец-то ее рассмотрел. Круглое лицо, миловидное, но невыразительное, припухлые губы, россыпь веснушек на вздернутом носике. Ресницы и брови почти не выделяются, зато светлые волосы рыжеватого оттенка напоминают шевелюру дорогой куклы – пышные, возле ушей завиваются в колечки.

Нисколько не похожа на эльфийку. Ну и хорошо.

– А ты красивый, – заметила она, после того как Марек смыл с физиономии грязь. – Ты, что ли, эльф?

– На четверть.

Он заопасался, что Сабина сейчас выставит его на улицу, она ведь из благобожцев, которые ко всем «нелюдям» относятся с предубеждением, но девушка вместо этого сказала:

– То-то в темнотище ты был такой ловкий… Ты вроде говорил, что у тебя найдутся деньги для хозяйки, если поселишься вместе с нами? Давай сейчас, она еще не легла, у нее окошко светится.

– Хорошо, – согласился Марек, обрадовавшись, что не гонят, а то куда бы он пошел в такой час искать ночлег.

Пока Сабина бегала в соседний домик, он надел обереги.

– О… – увидев его в этих кандалах, она округлила и губы, и глаза, словно удивленное «о» мало произнести вслух, надо еще и изобразить. – Это чтобы тебя не утащили в чаролесье?

– Ага.

Запястья и лодыжки, охваченные тяжелыми холодными браслетами, опять заныли. До утра можно стерпеть. Это не сравнить с той болью, когда тебя кромсают ножами или впиваются нечеловечески острыми зубами, и все это сопровождается то издевательскими, то пугающе чувственными улыбками, которые достают не меньше, чем лезвия и зубы.

«Я к вам не вернусь, и вы меня здесь не найдете», – мстительно подумал Марек, засыпая под рваным ватным одеялом на полу ветхой веранды, которая плыла по лунным дюнам, словно сухопутный корабль, бороздящий пустыню, и никто не смог бы определить, в какой точке ночного пространства он сейчас находится.

Скоро он начал подозревать, что, спасшись из одной западни, угодил в другую. Они с Сабиной видели ситуацию по-разному. С его точки зрения они просто друг друга выручают: ей нужны деньги, ему – временное убежище, и никаких требований сверх того. Иное дело Сабина, сразу включившая нового знакомого в свои планы на будущее. Спустя два-три дня Марек с тихим ужасом осознал, что за него собираются выйти замуж.

Ну да, он спит с ней… Так она сама позвала его в кровать, сказав, что на веранде неудобно и сквозняк, а после начала ластиться. На неудобства он, кстати, не жаловался.

А вчера вечером Бренда, пухлощекая, с золотистыми кудряшками, подошла к нему и назвала «папой», вопросительно оглянувшись на мать: все правильно? Сабина умильно всплеснула руками: «Видишь, ты ей понравился!» То ли не заметила, что он уловил царапающую нарочитость трогательной сценки, то ли заметила, но решила все равно гнуть свое.

Она все чаще начинала распоряжаться: натаскай воды, полей грядки, забей гвоздь. Марек был не против помогать по хозяйству – почему бы и нет, если делать больше нечего, но его коробило от непререкаемого тона Сабины.