Сильвестр

— Хватит, поп! — терял терпение царь. — Не серди меня. Что ты понимаешь в воинских делах? Знай свою Псалтырь, а в такие дела мешаться тебе не след. Оставь их тем, кому по службе своей надлежит о том рассуждать… Ну, завоюем мы Крым, а дальше что? Думаешь, султан турецкий позволит тому делу сбыться, не вступится за холопа своего? А как я с ним, султаном, буду воевать? Ты подумал о том?

— Подумал, государь! — не отступался от своего бесстрашный протопоп. — Одному тебе, ясное дело, с султаном не совладать. Да ведь ты не один! Доколе ж всем вам, государям христианским, терпеть разбой и притеснения его? Уж и до Вены дошёл! Заключи союз с императором, и с польским королём, и с иными христианскими властителями, чтобы стоять вам всем против султана заодин… Всем вам угроза! Всем вам гибель идёт от него…

— И опять, отче, одни лишь мечтания твои. Пустое говоришь! Не пойдут они на союз.

— Да как же не пойдут? А зачем тогда император присылал своё посольство к тебе? А о чём больше всего толкуют паны радные, когда Сигизмунд Август шлёт их сюда, к твоему царскому величеству?

— Император больше всего хлопочет, чтобы нам веру нашу переменить, папу римского на шею себе посадить. А паны радные всё Смоленск назад требуют да мне грубят, царский титул за мной признать не хотят…

— А ты их обмани! Императору посули просьбу его после победы над султаном всемилостивейше рассмотреть и дело на то мало-помалу подвигать. Мол, дело то великое, враз его не решить! Пятьсот лет наша церковь была сама по себе. Мы-де не зарекаемся от воссоединения духовного всех братьев наших во Христе, но спешить с этим нельзя: то дело надо делать постепенно, чтобы народ наш православный не взволновался, чтобы не было нам и державе нашей порухи ни в чём… Замотаем, государь! То да сё, да пятое, да десятое — император и сам умается, и отстанет от нас… А с панами и того легче. Сколько уж поколений подряд ханы крымские разоряют их и жгут! И сколько уж слёз пролила Речь Посполитая в бессилии своём… И им Смоленск пообещай! Не сейчас, конечно, нет, а потом, после победы нашей вместе над ханом крымским. А уж после победы там видно будет, что и как…

— Ах, сладко поёшь, лукавый поп! Заслушаешься! Да кабы всё так просто было, как ты говоришь…

— Я не пою, государь… Я голос слышу! Голос Того, Кто послал меня к тебе тогда, во дни воцарения твоего. И этот голос говорит мне, что время твоё, государь, пришло. На тебе печать Бога, и спасение державы твоей в тебе. Ты, царь, будешь покорителем Крыма! И после тебя забудет Русская земля о всякой угрозе с Востока навсегда…

Воистину сладко пел благовещенский протопоп! И исполнены были высокой мудрости его слова… Но, увы! Быстро течёт время. И как говаривал некогда один древний мудрец, в одну и ту же реку нельзя вступить в другой раз. И Тот, Кто послал попа к царю тогда, десяток лет назад, был тот же. И сам поп мало в чём изменился с тех пор. Да царь был уже не тот.

С год как, а может, и больше того стали примечать ближние люди царские, что вновь будто бы начал тяготиться царь делами и сидением думным, и к молитвам вроде бы поостыл, и попа Сильвестра к себе в Верх, в покои свои, уже не так часто зовёт, и дома на Москве не сидит, всё скачет где-то по полям да угодьям охотничьим, и пирует там, и зверя бьёт, и бумаг себе никаких слать не велит. Да и царицу свою благоверную, государыню Анастасию Романовну, тоже вроде бы уже не так, как прежде, лелеет, а в опочивальню её похоже что и вовсе дорогу забыл.

И хотя по-прежнему блюдёт он, царь, обычай государственный, и с думою своею советуется по всем делам, и на пирах по-прежнему сидят к нему ближе всех лучшие люди земли Московской, чьи прародители служили ещё прародителям его, и послов иноземных принимают те, кому то по службе пристало, а только если прикинуть, кто теперь больше видит его царственный лик и слышит его царственное слово, то выходит оно всё не по-прежнему. То не поп, и не Алексей Адашев, и не Избранная Рада царя, а всё больше иные какие-то люди: вроде бы не случайные, нет, и тоже именитые, и тоже с заслугами, а всё ж таки для Москвы народ пока ещё легковесный, молодой и по доблестям своим отнюдь не из тех, кого привыкли люди московские видеть впереди.

Всё чаще и чаще теперь случалось так, что придёт поп Сильвестр в Большой царский дворец или Алексей Адашев принесёт царю на подпись какой-нибудь указ, а им ответ:

— Государя нет.

— Как так нет? Только вчера вечером был! Ещё и Заутреню сегодня поутру отстоял… Куда же он ускакал?

— Нам то неведомо. Сказано: на охоту. А куда — нам то не положено знать.

— Один уехал?

— Нет, не один.

— А кто с ним?

— Шиг-Алей-царь, да князь Михаила Темрюкович Черкасский, да боярин Василий Михайлович Захарьин, да боярин Алексей Данилович Басманов с сыном Фёдором, да князь Афанасий Вяземский, да иные ближние его люди…

— А когда обещался назад?

— И про то тоже не знаем ничего…