Сильвия

Лет двенадцать тому назад правительство ассигновало довольно крупную сумму на постройку инвалидного дома.

Деньги были переданы строительному комитету, а казначеем был избран Роберт Ширли. Года через два проект этот рухнул, но у казначея денег этих не оказалось. Скандал тотчас получил широкую огласку, у Ширли потребовали отчет в судебном порядке.

Майор Кассельмен был среди друзей Ширли, просивших губернатора предпринять предварительно частное следствие. Оказалось, что как человек неделовой Ширли положил деньги в банк на свой личный счет. Из суммы этой оплачивались чеки. Но банк удостоверил, что чеки не были подписаны самим Робертом Ширли. У него был младший брат, мот и игрок, которого он опекал и с которым возился всю жизнь. Однако эти обсуждавшиеся на все лады намеки на брата привели лишь к тому, что Роберт Ширли полетел вдруг в столицу и потребовал, чтобы следствие было прекращено, так как он один во всем виноват.

Это был безумный поступок. Ширли умоляли бежать. Сам губернатор предложил ему уехать из этого штата в какое-нибудь другое место, уверяя его, что следствие и поиски виновника будут формальными. Но он твердо стоял на своем. Деньги растрачены, и кто-нибудь должен понести за это кару. Случилось неслыханное дотоле: человек из хорошей семьи предстал перед судом и был осужден на пять лет тюремного заключения.

Он оставил убитую горем жену и четверых детей. Сильвия помнила, как сокрушались ее мать и тетки, говоря о судьбе, ожидавшей этих детей. Две девушки, почти невесты, теряли всякую надежду на будущее. «Но, мама, – воскликнула раз Сильвия, – чем же они виноваты?» И мать с ужасом, понижая голос до трагического шепота, ответила ей: «Дитя, отец их надел арестантский халат!»

Ширли не делали никаких попыток бороться против налетевшей на них грозы. Они покинули свет – удалились на свои плантации. Несколько лет спустя, когда Роберт Ширли умер в тюрьме, вдова его была уже жалкой человеческой тенью, дочери – старыми девами и два сына – простыми фермерами, в поте лица работавшими на своей земле.

Франк Ширли был старшим из двух сыновей. Среднего роста, крепко сложенный, внешне он производил очень приятное впечатление. Это был самый сдержанный человек, самый молчаливый, какого я знала в жизни, но чувства его, раз проснувшись, бывали глубоки и страстны, и в таких случаях он мог быть красноречив. Это был честный по натуре человек, на которого можно было положиться во всем. Сам он ничего ни от кого не просил, но всегда готов был давать другим, что мог, убедившись, что побуждение его будет верно истолковано.

Мальчиком он был веселый, живой. Но уже с одиннадцатилетнего возраста он стал чувствовать, что люди смотрят на него как-то особенно, не считают его равным себе. И это, конечно, затрудняло его общение с людьми. Если они относились к нему равнодушно, это равнодушие казалось ему обидным, если же относились к нему ласково, ему казалось, что его жалеют. Он знал, что, как бы вежливо и любезно ни раскланивались с ним люди, за спиной его они неизменно повторяют шепотом: «Отец его носил арестантский халат!»

Мучила его и судьба матери и сестер. Он не мог не страдать за них. Он знал, что сестры были милые, красивые девушки, а между тем ни у одного из мужчин их круга не хватило мужества просить их руки. В южных штатах мужчин больше, чем женщин, и девушке почти невозможно остаться незамужней. Об этом никогда не говорили даже в тесном кругу семьи. Но Франк многое стал рано понимать и долго в одиночестве тянул нити безрадостных дум…

Подойти к Франку Ширли было так же трудно, как к коронованной особе или отшельнику. Я часто спрашивала себя, не эта ли замкнутость Франка Ширли сыграла такую роль в судьбе Сильвии. Вокруг нее было так много мужчин, и все были так похожи друг на друга, и так легко было кружить им головы. А Франк был совершенно иной. Это был человек, к которому нельзя было подойти без унизительных усилий. Он был странный, загадочный человек, волновавший душу. Над внезапными вспышками чувств принято почему-то иронически посмеиваться, но поэты и авторы книг о жизни и любви не раз воспевали эти неожиданные, как молния, откровения, которые неразрывными нитями связывали два существа.

Когда Сильвия в первый раз увидела Франка, она не знала еще, кто это, так как видела только его спину. И в тот же миг по телу ее пробежал странный трепет, какого она не испытывала еще в своей жизни. «Что-то такое было в линии его шеи, – рассказывала мне позднее Сильвия, – отчего сердце мое дрогнуло».

О Ширли она не слышала ничего уже много лет. Они отклоняли всякие приглашения этой семьи, отклоняли так упорно, что перестали наконец их получать. Плантации Ширли лежали на самой границе округа, милях в двадцати от усадьбы Кассельмен, и семья вскоре была совершенно забыта.