Сильвия и Бруно. Окончание истории

 — Вовсе нет! — возразил я. — Умоляю, расскажите! Что за передряги?

 Но старичок, по-видимому, не имел охоты отвечать на вопросы; ему больше нравилось задавать их.

 — Растолкуйте мне, — попросил он, от волнения кладя свою руку поверх моей, — растолкуйте мне кое-что. Я ведь чужак на вашей земле, и я так мало знаком с вашими методами обучения; но что-то говорит мне, что мы дальше вас продвинулись в вечном круговороте развития, и что множество теорий, которые мы испытали и признали негодными, вы также испытаете и даже с ещё более неистовым задором, чтобы обнаружить их негодность, только с горшим отчаянием!

     Странно было видеть, как его черты, пока он говорил и слова его текли всё более свободно, образуя нешуточные периоды красноречия, начали светиться внутренним светом, а весь его облик на глазах преобразился, словно бы в единый миг он стал лет на пятьдесят моложе.

ГЛАВА XII. Сказочная музыка

 Наступившую тишину нарушил голос юной музыкантши, которая уселась рядом с нами, продолжая начатый ранее разговор с одним из новоприбывших гостей.

 — Скажите! — внезапно произнесла она пренебрежительным и одновременно удивлённым тоном. — Оказывается, нам предстоит что-то новенькое по музыкальной части!

 Я обернулся, желая узнать, о чём речь, и был столь же изумлён, как и та девица: Сильвия, не кто-нибудь, приближалась к роялю (леди Мюриел вела её за руку).

 — Не надо стесняться, моя милая, — говорила леди Мюриел. — Ты прекрасно справишься.

 Сильвия отыскала взглядом меня. В её глазах сверкали слёзы. Я попытался изобразить на лице ободряющую улыбку, но было заметно, что нервы ребёнка слишком напряжены от этого первого появления на публике, поэтому девочка растеряна и напугана. Но тут проявилась одна замечательная черта её натуры: она твёрдо решилась пожертвовать собой, чтобы постараться ради леди Мюриел и её друзей. Сев за инструмент, девочка тут же начала играть. Чувство ритма и выразительность, насколько можно было оценить, были безупречны, но она с такой невероятной легкостью касалась клавишей, что поначалу в продолжающемся гуле голосов невозможно было различить ни одной ноты.

 Однако спустя минуту гул прекратился и наступила полнейшая тишина; все сидели не шелохнувшись, слушая столь чарующую музыку, что едва ли кто бы то ни было из присутствующих способен был остаться равнодушным.

 Чуть касаясь клавишей поначалу, она сыграла своего рода вступление в минорном ключе, словно воплотившееся мраком вокруг нас: почудилось, будто свет ламп потускнел и комната наполнилась дымкой. Но вот в сгущающейся темени вспыхнули первые ноты мелодии столь прекрасной, столь искусной, что каждый затаил дыхание. По временам мелодия сбивалась на патетический минорный ключ, с которого началась, но всякий раз, как музыка устремлялась дальше сквозь, так сказать, обволакивающую темень к сиянию дня, она делалась ещё более завораживающей и волшебной. Под воздушными касаниями ребёнка инструмент, казалось, пел словно птица. «Воспрянь, моя прелесть, любовь моя, — словно бы звучал его голос, — воспрянь и лети. Ты же видишь: зима прошла, гроза унеслась, на земле расцвели цветы, пришла пора пения птиц!» Затем явственно послышался плеск последних капель, отряхаемых с ветвей порывами ветра, и вот появились первые сверкающие лучики солнца, пробившиеся сквозь тучи.

 Маркиз вскочил и возбуждённо забегал по комнате.

 — Не могу сообразить! — восклицал он. — Как называется эта чарующая пьеса? Скорее всего, из какой-то оперы. Но даже из опер мне ни одна не приходит в голову! Как это называется, дитя моё?

 Когда Сильвия обернулась к нему, её лицо ещё хранило увлечённое выражение. Играть она уже перестала, но её пальцы продолжали судорожно перебирать клавиши. Её страх и робость полностью улетучились, и не осталось ничего кроме чистого удовольствия от игры, заставившей трепетать наши сердца.

 — Название, название! — нетерпеливо повторял маркиз. — Как называется эта опера?

 — Я не знаю, что такое опера, — едва слышно произнесла Сильвия.

 — Ну хорошо, а что за пьеса?

 — Я не знаю названия, — ответила Сильвия, поднявшись со стульчика.

 — Непостижимо! — воскликнул маркиз, пошёл вслед за ребёнком и затем обратился ко мне, словно я был собственником этого вундеркинда, а посему обязан был знать происхождение пьесы. — Вы наверняка слышали её игру преждевременно... я хотел сказать, до этого раза! Как это называется?

 Я покачал головой, но леди Мюриел избавила меня от дальнейших расспросов — она обратилась к маркизу с просьбой спеть.

 Маркиз с извиняющимся видом развёл руками и сокрушённо склонил голову.

 — Но миледи, я уже прогудел, то есть проглядел все ваши песни; там ничего нет для моего голоса! Они не предназначены для баса!

 — Прошу вас, взгляните ещё раз, — настаивала леди Мюриел.

 — Давай поможем ему, — прошептал Бруно Сильвии. — Дадим ему... ну, ты знаешь, что!