Сильвин из Сильфона

но выпущенный кем-то из рогатки свинцовый шарик попал ему в лоб, и он удивленно замер с открытым ртом и выпученными глазами.

Входная дверь уже сотрясалась от могучих ударов, это снаружи ломился Цербер, но двое калек защелкнули крепкую задвижку на двери и встали рядом, никого не подпуская.

Началась свалка. Сильвин отошел в сторону и, скрестив руки на груди, наблюдал, как взбесившийся Доберман увечил его товарищей — разбивал всмятку их лица, расшвыривал по всему помещению (раненные отползали, стонали в углах), как сам пропускал летящие со всех сторон удары ножей, цепей и дубинок, и истекал кровью.

В это время Пеликан с переломанными конечностями уже дымился на полу в луже крови, а девушка-пастушка, оказавшись в самом центре бойни, сидела на прежнем стуле с прямой спиной, и ее неестественно белое лицо предвещало близкий обморок.

Прошла минута и Доберман рухнул на груду поверженных им врагов. Над ним зловонной массой нависли разгоряченные странники и замелькал в воздухе один умелый клинок, щедро разбрызгивая кровавые ошметки.

Хватит! — строго приказал Сильвин. Оборванцы немедленно расступились. Он шагнул к Доберману — еще живому, но превращенному в груду парного мяса с двумя заплывшими глазами, и не сдержал кривой усмешки.

Доберман из последних сил приподнялся на локте. От него остро пахло страхом — Сильвин ощутил этот знакомый ему кислый запах.

Доберман. Я вспомнил! Я плюнул тебе тогда в стакан!

Сильвин. Ну наконец-то.

Доберман. Прости меня! Я больше никогда в жизни никого не обижу! Прикажи им не убивать меня!

Сильвин скривился, будто хлебнул горькой микстуры.

Сильвин. Хорошо, я тебя прощаю!

Ему подали фарфоровое блюдо с исключительным деликатесом: в соусе из крови лежали отрезанные уши, несколько пальцев и комочек носа Добермана.

Сильвин. Возьми. Возможно, тебе еще успеют пришить это на место. Правда, ты уже никогда не будешь прежним — ты станешь одним из нас, и будешь каждый день на себе ощущать, каково это, быть не таким, как все.

Доберман. Кто ты?

Сильвин. Я? Я Странник…

Поздно вечером Сильвин заглянул в комнату Марины. Девочка давно улеглась, но не спала в ожидании обещанной сказки. Сильвин подал обрадованному ребенку свалившуюся на пол игрушку, сине-розового ослика, и осмотрительно присел на краешек кровати: Ну, слушай дальше…

Широко раскрытые глаза Марины излучали столько доверия, тепла, чистоты, надежды, что Сильвин испытал к этому несчастному существу с обезьяньей мордашкой самый сильный в своей жизни прилив нежности. Он не сразу продолжил фантазию, которой вчера так поразил воображение девочки.

…Таким образом, странники, — уже подходил к концу истории Сильвин, — взялись управлять всем миром, и тут наступила эпоха всеобщего благоденствия. С тех пор люди стали жить мирно и сытно, в счастье и любви…

Марина уже спала, и ей снились голубые города: рисованные детской рукой дома с гостеприимно распахнутыми дверьми и счастливыми лицами в окнах, кружащиеся карусели, сине-розовый ослик, катающий на дружелюбной спине ребятишек, а также добрые странники, раздающие на улицах всем маленьким девочкам шоколадные конфеты и красные воздушные шары в форме сердец.

Запись 6

«БуреВестник», «Похищена семья мэра»

…Кто стоит за этим бесчеловечным преступлением? Узколобая шайка авантюристов, местные уголовники, пресловутый Странник или какие-либо международные преступные кланы? А может быть, к этому злодеянию причастны высшие властные структуры, которые, насколько мне известно, желали видеть главой нашего города совершенно другого человека?..

…К моему глубокому сожалению, вынужден предположить, что пока мэр не выполнит условия похитителей, ему не вернут жену и внука…

…Держитесь, господин мэр, мы с Вами!

Сантьяго Грин-Грим