Сильвин из Сильфона

Сильвин. Не надо. Не серди их. У нас единственный выход — подчиниться.

При всей неряшливости мыслей Сильвин уже догадался, с кем они имеют дело.

Мистер Соlgаtе. Вот слова не мальчика, но мужа!

И мнимый прораб распахнул в роскошной улыбке белозубый рот.

Запись 10

«БуреВестник», «Хлеба и зрелищ»

За несколько месяцев до выборов на пост главы города все смешалось на региональном политическом ринге. Судья давно в нокауте, на гонг никто не обращает внимания, а публика вообще не понимает, что происходит, однако вид крови и выбитых зубов приводит ее в восторг. Впрочем, хорошенько приглядимся к происходящему. Пока наша местная массовка — коммунисты, неофашисты, экологи, «христиане», «независимые» и прочие лилипуты — фарширует друг другу физии на потеху избирателя, в синем и красном углах только разминаются два супертяжеловеса, две мощных харизматичных фигуры. Один из них — наш старый знакомый, испытанный боец и гроссмейстер политической игры — уже фактически владеет городом и надеется удержать его в своих руках. Другой — корифей сцены, популярный артист, известнейшая в стране и за рубежом личность, только что прибыл из столицы, но уже автоматически набрал десять процентов голосов…

Сантьяго Грин-Грим

Подвальное помещение без окон, с тяжелой металлической дверью не было приспособлено для жилья и больше напоминало заброшенный склад. Здесь были поломанные полки, пустые ящики, отсыревшие матрасы и всякий скверный мусор. В дальней части подвала имелась глухая комната, которую ранее какие-то одичавшие засранцы, а может такие же узники, регулярно использовали как отхожее место.

Пленников держали в полумраке, кормили консервами. За все время одноклеточные стражники, вооруженные короткими автоматами, не обмолвились ни словом, будто говорили только на арамейском, сколько бы возмущенных вопросов Мармеладка ни метала в их равнодушные спины.

На второй день заточения Сильвин нашел несколько патронов, потом коробку с запалами и предположил, что ранее здесь располагался бандитский арсенал.

Спали они в одежде, укрывшись старым стеганым одеялом, которое им кинули на вторую ночь после многочисленных жалоб продрогшей Мармеладки.

Мармеладка. Милый, как думаешь, что они с нами сделают?

Сильвин. Мыслю, что мы им нужны, а значит убивать нас не станут. По крайней мере, пока. Если б они хотели просто избавиться от меня, они придумали бы что-нибудь не столь изощренное, как подземный ход в центре города.

Мармеладка. Но это же не Герман все придумал. Зачем ему?

Сильвин. Конечно, нет. Это столичные. Слышала? Они давно мечтают поставить на колени весь город и на пути у них остался всего один человек — Герман. А вернее — я. Потому что без меня Герман ничто, безработный пьяница и грязный сутенеришка.

Мармеладка. Столичные? Какой ужас! О, если б я только могла повернуть свою жизнь вспять! Я ни за что не приехала бы в этот страшный город!

Сильвин. Ты поехала бы на заработки в другой город?

Мармеладка. Нет, я вообще никуда б не поехала! Я все это время жила бы дома, растила детей. Мой сын был бы жив…

Сильвин. Но в этом случае мы никогда бы не встретились. Лишь поэтому я ни о чем не жалею. Не жалею о том, что поселился у Германа, о том, что не смог застрелиться, о том, что вообще родился. Я живу лишь одним:

Я Твой Любовник, а Ты моя Любовница…

Мармеладка повернулась на другой бок, спиной к Сильвину и тяжко вздохнула, слишком тяжко для своего нежного, как цветущий куст сирени, возраста. Потом неслышно, но очень горько заплакала.

Сильвин. Плачьте о том, кто страждет, а не о том, кто уходит! Он удаляется, чтобы вкусить покой, мы же остаемся для страданий…

Мармеладка. Милый, ты же совсем безумен!..

Однажды утром Сильвина схватили, с трудом оторвав его руки от рук Мармеладки, натянули ему на глаза непроницаемую шерстяную шапочку и куда-то повезли.