Силы Хаоса: Омнибус (ЛП)

Когда он созерцает нежно светящееся облако пыли, в котором зарождаются звезды-младенцы, или алмазную рану новой, пронзающую глубокую тьму, он почти в состоянии забыть то явление, границы которого он измеряет — гнилостное нечто, наполняющее звездное пространство по левому борту изменчивым, бесцветным, каким-то скользким светом. Обязанность, которую Эрехой не любит больше всего — чистка ауспиков, которые должны смотреть в направлении этого нечто, но он знает, что лучше этой обязанностью не пренебрегать. Будучи жрецом, он по горькому опыту знал, что будет, если позволить чьему-либо взгляду, человеческому или машинному, слишком долго задерживаться на Глазе Ужаса.

Но, к счастью, сейчас этим заниматься не надо. Нет, он направится в бельведер, завершая свой крестный ход, соединит свое сознание с куполом обсерватории и будет часами упиваться зрелищем небес. Таков был порядок, заведенный на протяжении десятков лет, порядок, приносящий спокойное удовлетворение… пока не зазвенел один из часовых левого борта.

Эрехой дергается, отвлеченный звуком — что-то встало между ним и звездами, и это его раздражает. Но сигнал подали левосторонние сенсоры — те, чья работа наиболее опасна. Эрехой бранит себя за нежелание действовать. Машины нуждаются в нем.

Он плавно меняет направление хода, его трансляционные устройства обмениваются информацией с системами «Интеллекта». Эрехой изучает первичные сообщения, отбрасывает их, требует подтверждения, просматривает снова и снова. Но это не призрак, не выдумка его старой седой головы, и не — стыдно подумать! — техническая ошибка. Что-то появляется из Глаза.

Лицо Эрехоя неподвижно, но разум стремительно работает. В диалоговом режиме активируются давно не использовавшиеся решения нештатных ситуаций, готовые загрузиться в разум Эрехоя, и аугметические захваты пересаживают его с дорожки в приспособленную для тела ячейку на высоком алтаре. С тихим «пафф» курильницы в шести углах алтаря воспламеняются, и вентиляторы разгоняют в воздухе острый запах. Из пола поднимаются и разворачиваются две металлические горгульи и начинают читать катехизис стойкости на стрекочущем машинном языке. Чувство, что божество теперь ближе к нему, заново наполняет Эрехоя уверенностью, и он поворачивает глаза «Интеллекта» к этому объекту, который каким-то образом появился из адского сияния по левому борту. Это — планета.

Поначалу Эрехой не верит своим глазам — может, это и богохульно, сомневаться в своих машинах, но он знает, что даже машины не защищены ото лжи этой лихорадочно-бешеной бури. Но сомнений нет. Планета.

И, святые пески Марса, насколько же она быстра? Она уже вышла из Глаза в реальное пространство. Эрехой строчит приказами, настраивает чувства «Интеллекта», выводит из спячки мощные аналитические системы и вводит в свой мозг. Эта планета скоро пропадет из виду, и он должен составить ее безупречное описание.

Поверхность выглядит грубой, изрытой и покрытой странными шрамами. Она окружена жгучим сиянием, но когда Эрехой заставляет когитатор сделать поправку на свет, сочащийся из Глаза, планета оказывается мертвенно-серого цвета. Радио- и термоскопы молчат: этот мир не источает ни энергии, ни трансляций, ни радиации, ни даже жара расплавленного ядра.

Из инфоковчегов начинают поступать увеличенные пикты, и Эрехой смотрит на них как завороженный. По ближнему полушарию (чьи трещины и контуры формируют узор, о котором Эрехой старается не думать как о лице) разбросаны большие кратеры с гладким дном и размытыми краями. За девяносто семь секунд инфоткачи на нижних палубах выясняют, что формы кратеров совпадают с записями о плазменных взрывах такого масштаба, с каким мог бы взорваться раскаленный реактор звездолета. Вниз по одному боку тянется чудовищная борозда, видимо, от прошедшего по касательной столкновения планет, которое наверняка повлекло за собой смерть всего живого на обоих мирах. Позади тянется хвост обломков, отколовшихся от распадающейся бродячей планеты, вперемешку со странным на вид космическим мусором, притянутым ее гравитацией. Есть риск, что отбросы из Глаза слишком сильно отпечатаются на сенсорах корабля, но Эрехой молится Богу-Машине, чтобы благополучно справиться с ними. Он не осознает, что при этом дрожит.

Тени очерчивают на поверхности тектонические плиты, которые вспучиваются, будто окаменелые мышцы. Высвечиваются странные точечные кратеры, над которыми Эрехой недоумевает, размышляя, почему они кажутся знакомыми. Позже он осознает, что они напоминают не кратеры на мире, лишенном воздуха, но укусы паразитов на живой коже. Они перемежаются блестящим металлом — Эрехой ахнул бы, если бы дышал через рот или нос. Вместо этого рефлекторно увеличивается скорость работы аэраторов, встроенных в его кресло, которые подают кислород непосредственно в кровь.