Силы небесные, силы земные

Феликс поспешил на помощь Лие, опасаясь, что сейчас начнется введение в патанатомию. О своей профессии патриарх рассказывал с таким же смаком, как и анекдоты, но, как и с анекдотами, слушатель не всегда попадался благодарный.

— Лия, это Александр Моисеевич, заведующий нашим отделением, он же главный патологоанатом Москвы. А это Лия, моя…

Феликс вдруг умолк, не найдя подходящего слова.

— Бобрик, я уже понял, как девушку зовут, не трудитесь, — выручил его патриарх.

— Бобрик? — удивилась Лия. — Вы его тоже прозвали Бобриком?

— Что значит тоже? И что значит прозвали? Это у Феликса Федоровича фамилия такая.

— Ой. А я-то ему… Алло, Маш? — Лие повезло, что подружка ответила именно в этот момент, прервав ее неловкую беседу с патологоанатомами. — Ты не против, если я приеду сейчас к тебе? Потом все объясню, при встрече…

Закончив разговор с Машей, Лия вызвала такси. Машину обещали подать через четверть часа.

Небо за окном недовольно морщило лоб, его просторную гладь бороздили тучи, сгущаясь и темнея.

Феликс молчал. Легкость, с которой они общались этой ночью, вдруг исчезла.

Лия тоже не знала, что сказать.

— Может, тебе надо в… э-э-э… в туалет? Умыться? — придумал он наконец повод заговорить.

— Спасибо, я у Машки помоюсь.

Лия взяла в руки свой плащ с застрявшей молнией, попыталась привести замок в исходное положение… Феликс протянул руку, забрал у нее плащ, разложил у себя на коленях, сделал несколько движений…

— Держи.

— Ой, починил! Спасибо… За все спасибо, Бобрик, — она улыбнулась. — Тебе идет твоя фамилия. У тебя шевелюра бобриком.

— Хорошо, что не зубы! — Он приложил два согнутых пальца к верхней губе.

Лия улыбнулась. Надела плащ, застегнулась.

Звякнул мобильный: пришло сообщение, что такси подъедет через пять-семь минут.

— Пойдем, я провожу тебя до ворот. Тут как раз минут пять идти по парку.

Двери, выходившие в коридор, теперь были открыты. В их проемы виднелись какие-то аппараты — ну да, тут ведь лаборатории, где с помощью техники устанавливаются точнейшие диагнозы… Кому-то на радость, кому-то на горе.

Лие стало малость не по себе.

— Скажи… — Она повернула голову к Феликсу, шедшему рядом. — Ты вскрываешь трупы… Тебе не страшно?

— Иметь дело с мертвецами? Нет. Зло причиняют только живые.

— Да, но все-таки в этом есть что-то… Не знаю даже, как сказать… Вмешательство в чужую смерть, что ли.

— Вмешаться в смерть невозможно, — мягко ответил Феликс. — Пока человек жив, его пытаются спасти врачи: они вмешиваются в жизнь, если угодно. Если человек, несмотря на все старания, умирает, его тело становится лишь пустой оболочкой. В ней нет ни жизни, ни смерти, — как в одежде, которую оставила душа на берегу реки.

— Стикса…

— Да. Но эта оболочка содержит информацию. Она рассказывает мне о страданиях и радостях человека. И о том, что вырвало его из жизни. Его последняя исповедь, так сказать…

— А исследования тканей, как это…

— Гистология.

— Ты ведь делаешь ее для живых тоже? У тебя нет чувства, будто ты вершишь судьбы? Одного милуешь, а другому оглашаешь смертный приговор… Это тяжело, мне кажется. Я бы не смогла.

— Не совсем так. Патологоанатом в диагностической цепочке играет действительно роль судьи, но милует он или казнит, как ты выразилась, на самом деле не пациента, а врача. Правильный или нет поставил он диагноз больному? Верное ли назначил лечение? Врачи могут ошибаться. Иногда удается больного спасти лишь благодаря нашей точной диагностике… Как в случае с моей бабушкой.

— И без всяких аппаратов, между прочим! — запоздало удивилась Лия.

— Дело в том, что патологоанатом каждый день видит человеческий организм изнутри. Поэтому патанатомы — лучшие диагносты… И, знаешь, иной раз очень трудно быть судьей врачу — когда он твой друг, например. Ведь ошибка в диагностике может стоить ему карьеры. Нас, случается, и взятками пытаются подкупить…

Лия уже не слышала его. Ее глаза были прикованы к каталке, на которой под белой простыней лежало маленькое тело. Такое маленькое, что уместилось в треть лежака. Из-под простыни высовывались крошечные бледные пальчики руки.

Ребенок.

Она остановилась, не в силах отвести взгляд от маленькой ручки.

Почему умирают дети? Это неправильно, это несправедливо!..

Слезы выступили у Лии на глазах. Она отвернула голову, чтобы скрыть их.

Феликс, однако, заметил. Помедлив, он невесомо обнял ее за плечи, повел по коридору — подальше от каталки.

— Смерть — условие жизни, Лия… Каждый, кто рождается на свет, вынужденно подписывает этот договор, — тихо произнес он.

…Разумеется, Лия, как любой человек, не раз задумывалась о смерти. И мысль о том, что смерть есть условие жизни, отнюдь не показалась ей новой. Но что-то в формулировке Феликса болезненно резануло ее слух.

— Договор?

— Вынужденный. У нас нет выбора, — повторил он, что Лию еще больше рассердило.

— Да, человек смертен, это любой знает! Но почему ребенок?! Какой такой договор? Кто так решил?! Бог???