Симбиот

Сталин что-то пометил карандашом на листочке бумаги, и проговорил:

— Почему вы решили не открываться сразу, в целом понятно, но хотелось бы услышать это от вас.

— Ну, про психиатрическую клинику я уже упоминал. Если бы мне кто-то рассказал подобную историю, я бы его сразу записал в умалишенные. Я посчитал, что свое здравомыслие будет лучше сначала доказать делом, а уж потом искать правды. Информация, которой я обладаю, слишком ценна, чтобы подвергать ее риску быть забытой или проигнорированной. Я должен был обезопаситься, и делал это, как умел. Кроме того… как бы это подипломатичнее сказать… там, откуда меня закинуло в тело генерала, к вам лично и данному периоду истории страны очень сложное отношение. Как вы понимаете, история всегда пишется в угоду власти, которая, как правило, пытается выделиться, смешав с грязью предшественников. Ну, вот ее и переписали. Причем допереписывались до того, что найти зерно истины практически невозможно. Я боялся, что все это окажется правдой.

— Хорошо, поговорим об этом чуть позже. Объясните мне, пожалуйста, что заставило вас предпринять попытку изменить историю? Почему вы считаете, что у вас есть на это право и это будет благом для страны и ее жителей?

— Причин, как водится, несколько. Для начала, внутри черепной коробки генерала Павлова совершенно иная начинка. При всем своем желании, я бы не смог повторить его действия в моем мире, даже если бы знал о них достоверно. По большому счету, я просто выполнял его работу так, как считал правильным. И ничуть не сожалею об этом, несмотря на серьезные последствия. К тому же мне была известна судьба Дмитрия Григорьевича. В июне сорок первого года, он был расстрелян за потерю управления войсками и развал Западного фронта. Ни малейшего желания повторять такую судьбу у меня, простите, нет. А что касается прав на изменение истории, то, разумеется, никто мне их не давал. Я их присвоил. Я не мог сидеть и ждать, зная о том кошмаре, что начнется в следующем году, и о том, во что превратится моя страна к исходу двадцатого века. Нет смысла говорить о том, что я пытался перекроить мир по собственному разумению. Мне не стыдно за свои убеждения и я готов их защищать доступными средствами.

На некоторое время воцарилась тишина. Я был зол, и не скрывал этого. Ненавижу оправдываться, тем более, когда для этого нет предпосылок. Я попал сюда не по доброй воле, и те, кто меня засунул в это время, знали, что я не смогу отсидеться в стороне. Я защищал себя, своих близких и свою родину, как умел, и как мог. Сталин прекрасно видел, что я разозлился, но не спешил сгладить ситуацию. По его лицу было совершенно не понятно, поверил он мне или нет.

— Объясните мне, почему ви так болезненно реагируете на закономерный вопрос об истории?

Вдруг выражение лица Сталина резко изменилось. Он весь как бы обмяк, словно уменьшившись в размерах, его плечи сгорбились, а глаза устремились невидящим взглядом куда-то в пустоту. В одно мгновение из жесткого и уверенного в себе лидера мировой державы, он превратился в пожилого мужчину, на плечах которого лежит невообразимый груз ответственности. Впервые я, да и скорее всего вообще кто-либо из людей, смог прочесть частичку его истинных чувств. Иосиф Виссарионович был подавлен и обескуражен.

Если честно, я не мог понять, что произошло. Я еще не успел сказать ничего столь уж страшного, что могло вызвать такую реакцию. Оставалось ждать, когда он объяснит все сам. Чужая душа — потемки. Совершенно случайно я задел нечто очень важное для него.

Спустя некоторое время, он заговорил каким-то незнакомым, хриплым голосом:

— Значит, все было зря? Столько сил, столько времени, столько людей потеряно. И все зря? Неужели все наши жертвы и лишения были напрасны? Как такое могло случиться?

Эти вопросы были заданы не мне, но позволили понять, что произошло. Разум этого незаурядного человека ушел далеко вперед, всего по нескольким моим репликам и оговоркам просчитав ситуацию на долгие годы вперед. И полученные выводы стали для него тяжелейшим ударом. В одно мгновение вся его жизнь обратилась в прах! Наконец, я смог хоть краешком глаза увидеть его истинные цели и мотивы! Во всяком случае, я надеюсь на это.

Находясь здесь, я день за днем убеждался в том, что современные мне представления об этом времени и людях — нагромождение чудовищной лжи на нехватку достоверной информации. Долгие годы в наши головы вдалбливали чужую ненависть, страх, боль и зависть к тем, кто был лучше них. Но лишь сейчас я ощутил размах вранья и омерзительной подлости, с помощью которой рвалась к власти всякая нечисть. Только сейчас я понял, что выбор, сделанный мной в марте, был для меня единственно верным и приемлемым. Но если раньше это было мое ЖЕЛАНИЕ ВЕРИТЬ, то сейчас желание стало ЗНАНИЕМ.