Симбиот

— Но наша задача состоит не в том, что бы геройски погибнуть, защищая Родину! Наша главная цель в том, чтобы заставить гадов, по ту сторону пулемета, — Павлов сжал кулаки так сильно, что костяшки побелели: — сдохнуть за свою!… Нам поверили! Нам доверили самое дорогое — свои жизни! Нам поверил народ! Нам поверила партия и правительство! Нам поверил товарищ Сталин! — командарм сделал небольшую паузу: — Не подведите их. Спасибо.

В зале повисла оглушительная тишина, в которой гулким эхом раздавалась поступь Павлова. Но вот со стороны президиума послышался скрип отодвигаемого стула, а потом и одинокие аплодисменты. Это был Вождь. И тут, как по команде, весь зал вскочил со своих мест и подхватил его начинание. Какое-то безумие охватило аудиторию. Овации длились несколько минут и на этот раз они шли от сердца.

После Дмитрия Григорьевича выступали еще несколько человек, но зал слушал их не совсем внимательно. Да и ораторы не сильно настаивали на внимании. Все были заняты собственными мыслями. Павлову удалось зацепить какую-то струнку в душе большинства присутствующих, и теперь они силились понять, какую именно.

Но вот собрание закончилось, руководство ушло, и люди начали медленно покидать зал. Мои размышления неожиданно прервала чья-то тяжелая ладонь, легшая на плечо. Я обернулся. Передо мной стоял тот самый обгоревший танкист. Он прищурил глаза и произнес:

— Ну что, соколик? Оправдаем мы доверие Родины? А?

* * *

За предшествовавшие открытию комиссии две недели, я устал так, как не уставал никогда в жизни. Устал и был разочарован теми могучими железобетонными стенами непонимания и сопротивления, возникшими на моем пути. Практически все военное руководство страны было против каких-либо изменений или нововведений. И все они считали необходимым скрыто или явно свое мнение продемонстрировать. Вся армейская система превратилась в камень, по прочности сопоставимый с гранитом, и ни в какую не хотела меняться. Если и дальше все пойдет такими темпами, то к приходу немцев мы только слезем с печи, а запрягать еще и не начнем.

Все это время, я пытался донести до руководства Наркомата обороны невероятно простую мысль — за все годы существования в России регулярной армии, как и в подавляющем большинстве других стран, система изучения и обобщения боевого опыта ни разу не сработала! Только треснувшись со всего разбега головой об бетонную стену и умывшись кровищей, наше военное ведомство начинало судорожно дрыгать конечностями, пытаясь на ходу исправить ситуацию, расплачиваясь за собственную близорукость жизнями простых солдат. При этом кто именно находится у власти, будь-то царь, император или секретарь ЦК КПСС не имело никакого значения, равно как и умственные способности лидера государства. Даже человек, наделенный практически абсолютной властью, не мог в одиночку свернуть упершихся рогом генералов, как никогда монолитно сплотившихся на пути своего нежелания что-либо менять, тем самым подвергая свои драгоценные пятые точки ненужному риску.

В свое время, познакомившись с немалым числом мемуаров и научных работ по истории армии, я пришел к выводу о необходимости наличия трех условий для осуществления преобразований. Это последовательная воля высшего руководства государства, существенная внешняя угроза и наличие в самой армии позитивных сил, способных эти самые преобразования разработать и внедрить. Последовательная воля руководителя государства в СССР присутствовала даже с избытком, особенно после не слишком впечатляющих «успехов» РККА в войне с белофиннами. Сталин отчетливо понимал, что в Наркомате обороны наличествуют серьезные проблемы, вот только не до конца осознавал их масштаб. Но это-то как раз играло мне на руку. Их массив просто раздавит его своим размером и вынудит действовать быстро и жестко. С внешней угрозой так же вопросов не возникало, и руководство страны все это видело и довольно четко осознавало. Вождь лишь несколько промахнулся с датой прихода очередных покорителей русских варваров, однако в том, что они тут появятся, он не сомневался ни секунды.