Симеон Полоцкий

Оставив аз отечество, сродных удалихся Вашей царской милости волею вручися.

Симеон Полоцкий

Как водится на Руси, полочане, помолясь, тронулись в путь. От Полоцка до Москвы верст шестьсот с гаком. Да еще и в январский мороз, а порой и в слякоть. Только вот на непогоду и холода братчики внимания не обращали. С первыми звуками наддужных колокольчиков каждый из них оказался в небывалом водовороте чувств. Ведь ехали не на масляную неделю в Витебск или Лепель, отстоявших в нескольких часах езды от Полоцка, а надолго в Москву, где, сказывали, сорок сороков церквей и где на троне восседает самодержец российский, сердечной доброте которого монастырь был несказанно обязан.

Дорога на Москву была далеко не безопасной. На ней попеременке хозяйничали волки, чье завывание вводило в страх отроков, и разбойники, которых не смущали ни боярские шапки, ни монашеские рясы. С молитвою «Боже, сохрани и обереги!» Игнатий Иевлиевич и монах Симеон с братчиками благополучно добрались до Первопрестольной.

Какой же Москва предстала перед их взорами?

Государев город или Город-государь земли Русской – так величали Москву в описываемое время. Изрядно настрадавшаяся от вражеских набегов, которые не оставляли порой камня на камне, испепеленная огненными стихиями, которые со зловредным постоянством бушевали на улицах и площадях, вдосталь испившая горечь потерь от моровых поветрий, Москва, словно легендарная птица Феникс, восставала из руин и открещивалась от напастей.

Вот они, знаменитые семь холмов, на которых раскинулся столичный град. Им Москва была обязана образным сравнением с Римом. Вот Иван Великий, величественная колокольня и одновременно наблюдательная вышка, вот маковки восьмого чуда света – собора Василия Блаженного. Взгляд скользит по мощным крепостным стенам Кремля. В них бойницы с торчащими жерлами пушек, укрытия – деревянный навес.

Сам Кремль подобен острову. Он – город в городе, в который вели пять ворот. За ними смешение архитектурных стилей, а попросту исконно русский самострой. Рядом с великолепным царским дворцом, Грановитой палатой, патриаршей резиденцией, соборами, приказами – деревянные боярские дворы с живностью и непролазной грязью, приходские и домовые церкви, монастыри.

Когда Симеон Полоцкий уже прочно обосновался в Москве, то даже по прошествии многих лет с трудом ориентировался в этом хитросплетении улиц и переулков.

Москва это огромный людской муравейник. Ударили звучным боем часы на Спасской башне – и город ожил, пришел в движение с неимоверным ритмом очередного дня. Вот гулко прошествовал по бревенчатым мостовым отряд дворцовой стражи. Захлопали ставни в Гостином дворе, где иноземцы-купцы наперебой предлагали товары со всего света. Китай-город – московский торговый и богомольный центр. Двадцать церквей мирно соседствовали друг с другом, а на улицах и площадях шел бойкий торг.

Москву в те времена называли и средоточием народной жизни. К этому следует прибавить – и интеллектуальной. Но об этом еще предстоит сказать.

…В феврале 1660 года царь Алексей Михайлович, изрядно утомленный нескончаемой распрей с патриархом Никоном, решился расставить все точки над «i». Собор, созванный по инициативе государя[43], должен был избрать нового патриарха Московского и всея Руси, а самого Никона признать порушителем чести, лишить не только патриаршего сана, но и возможности священнослужения, поскольку Никон оставил патриарший престол «своею волею».

На тот знаменитый собор, который положил начало низложению всесильного пастыря, царь пригласил и многих настоятелей монастырей, близких и дальних. Царскую цидулу и подорожные деньги получил и архимандрит Полоцкого Богоявленского монастыря Игнатий Иевлиевич, в острой проницательности ума и широких познаниях которого Алексей Михайлович убедился лично.

О взаимоотношениях российского монарха и патриарха Никона исписаны тысячи страниц, изломано немало перьев. Отгремело эхо жарких споров, в которых пришлось принимать участие и Симеону Полоцкому. И потому поведаем вкратце предысторию разлада между людьми, близкими по духу, по многим мыслям, но не схожими ни в темпераменте, ни в выборе конечной цели.

Когда в Москве восторжествовало самодержавие и укрепилась великокняжеская власть, кафедра русского митрополита, назначаемого константинопольским патриархом, была перенесена в Москву и русского митрополита стали величать Московским. Избирался верховный пастырь на соборе иерархов православной церкви, независимо от патриарха Константинопольского. К сожалению, за многими владыками закрепилось нелестное прозвище «потаковники», то есть раболепные слуги правителя Руси.