Читаем Симфонии полностью

3. Тут поскользнулся пьяный Мусатов и полетел вверх пятами, пародируя европейскую цивилизацию.

4. Поднимаясь, отряхивался от снега и шептал: «Куда мы летим… Не надо, не надо!»

5. Поднимал бобровый воротник.

6. А над ним нависала мертвенность, раздавался шум невидимых крыльев.

7. Раздавались мстительные крики.

1. Они указали ему на открытую дверь. Он внял их совету.

2. Не вините его, почтеннейшие! Они сами ему нашептывали: «Здесь разрешишь свое недоразумение».

3. И он вошел в проклятое место, и задремавший швейцар не осведомился, что ему нужно.

4. Они указали на дверь, а на двери они приколотили дощечку с надписью.

1. Над столом спускалась висячая лампа, какие бывают во всяком казенном заведении.

2. На столе стоял графин и стакан.

3. На полу сидел красноносый, рыжий толстяк в белом колпаке и нижнем белье.

4. Он поднимал указательный палец и внятно читал лекцию невидимым.

1. «Положим, у меня в распоряжении металлическая труба.

2. Я вбиваю ее в землю, покрыв печной заслонкой отверстие. Я привожу болванов и, сняв перед их носом печную заслонку, обнаруживаю дыру».

3. Безбровый толстяк, окончив свою лекцию, самодовольно осматривался. Но тут с шумом распахнулась дверь. Оттуда выскочил худой кривляка с нависшими черными бровями, грозовым взором и всклокоченной шевелюрой.

4. Он был в нижнем белье и на босу ногу. Он закашлялся как чахоточный, увидав вошедшего Мусатова. Он подскочил к кряхтящему толстячку и шепотом велел ему молчать.

5. На что босоногий лектор возопил гласом велиим: «Петруша, разреши мне выкрикнуть еще один только ужасик!»

1. «Вы, вероятно, явились выведывать тайны, милейший мой: я к вашим услугам». С этими словами он усадил Мусатова и сам уселся перед ним, прижимая руку к груди, чтобы сдержать свой сухой кашель…

2. «Сюда редко заходят. Я нахожу это непростительным легкомыслием: то обстоятельство, что вы видите нас, делает вам, сударь, честь…

3. Ну-с?.. Что скажете?..»

4. К тому времени оторопелый Мусатов, понявший, в чем суть, вопросил: «Какие величайшие истины в мире?»

5. «Все утончается, дифференцируясь…»

6. «Я это сам хорошо знаю», — заметил разочарованный Мусатов, отчего кривляка вдруг пришел в неописанный восторг.

7. «Неужели? — кричал он, — вы дошли до этого!»

8. «Конечно: у нас это знает любой гимназист четвертого класса…»

9. «Уж не знаете ли вы и того, что все возвращается?» — вопил ломака с пояснительными жестами.

10. «Как же, знаю и это, — досадовал Мусатов, — и не за этим пришел…»

11. «В таком случае мне больше нечему учить вас, ученейший», — визжал Петенька, корча злорадную гримасу, всплеснув руками в притворном изумлении…

12. «Пожалуй, сообщу вам тайну тайн, чтобы вы успокоились: тайн нет».

13. Висячая лампа коптила, как во всяком казенном заведении. Смрадная копоть заставляла чихать Мусатова.

14. Мусатов окончательно огорчился ломакиной ложью и, ударив по столу кулаком, неожиданно для себя громыхнул: «Не проведете, голубчики!»

15. Пьяный и наглый, он напоминал теперь своего брата, Павла.

1. «Ты не смеешь не верить, — зашелестел Петр, как осенний ветер, наклоняя грозовое лицо свое к лицу Мусатова, обрызгивая его слюной, как дождем, — потому что я — сущность, вещь сама по себе!»

2. Залпом выпил Мусатов несколько стаканов воды, схватил себя за голову и горел, как в лихорадке; в ушах его раздавались слова заговорившего толстячка: «Положим — стоит африканская жара… Я раздеваюсь донага и валяюсь на муравьиной куче… Множество маленьких насекомых впиваются в мое тело!..»

3. Толстяк ползал по полу и хохотал, хохотал до упаду.

1. «Неужели мне открылся мир четвертого измерения?» — думал Мусатов, ужасаясь устройством этого мира, а сущность вещей в образе Петрушки подсказывала: «Да, да, да, да, да! Миллион раз да! Это — так называемый мир четвертого измерения!.. Дело в том, что его не существует вовсе… Люди исколесили три измерения; вдоль и поперек. Они все узнали, но не угомонились, узнавши. Подобно горьким пьяницам, им нужно все больше и больше водки, хотя водка-то вышла и бутылка пуста… Ну, вот они и придумали у себя за стеной какое-то четвертое измерение… Ну, вот они и колотят в стену, желая пробить брешь в это четвертое измерение… Пусть поберегутся! — орал он так, что стены дрогнули, и при этом блеснули белые зубы его и белки глаз. — Пусть поберегутся, потому что Мститель жив… Чу! Над нами шум зловещих крыльев, точно над Гоморрой в день ее гибели!..»

2. «Но за стеной есть что-нибудь?» — шептал Мусатов, помертвев.

3. «Такая же комната, с такими же обоями, как во всяком казенном заведении, с таким же чудаком, который, бия кулаком в стену, воображает, что за стеной есть что-то иное… Пусть побережется, потому что Мучитель, как огромный, мохнатый паук, расставляет сети безумцу, чтобы насладиться воспламененной кровью его!..»

4. Так сказав, Петр нахмурил свои нависшие брови, и зеленые молнии с ужасающей яростью заблистали в диких очах. Но он быстро погасил эти огоньки, закатил глаза и казался потухшим вулканом.

5. Мертвенно-бледный, сидел в глубоком безмолвии.

1. «Ну, а смерть?» — вопрошал Мусатов.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия
Поэты 1820–1830-х годов. Том 2
Поэты 1820–1830-х годов. Том 2

1820–1830-е годы — «золотой век» русской поэзии, выдвинувший плеяду могучих талантов. Отблеск величия этой богатейшей поэтической культуры заметен и на творчестве многих поэтов второго и третьего ряда — современников Пушкина и Лермонтова. Их произведения ныне забыты или малоизвестны. Настоящее двухтомное издание охватывает наиболее интересные произведения свыше сорока поэтов, в том числе таких примечательных, как А. И. Подолинский, В. И. Туманский, С. П. Шевырев, В. Г. Тепляков, Н. В. Кукольник, А. А. Шишков, Д. П. Ознобишин и другие. Сборник отличается тематическим и жанровым разнообразием (поэмы, драмы, сатиры, элегии, эмиграммы, послания и т. д.), обогащает картину литературной жизни пушкинской эпохи.

Константин Петрович Масальский , Лукьян Андреевич Якубович , Нестор Васильевич Кукольник , Николай Михайлович Сатин , Семён Егорович Раич

Поэзия / Стихи и поэзия