Симфония убийства

«Висяк, твою мать, окончательный», — никакой радости в ближайшие несколько месяцев не предвиделось. Огорчения добавляла теракнутая «Чайка» — ни одного следа, ни одной зацепки не было. Уголовники твердо уверены, что работали не наши — врагов у Рамазана было предостаточно, он держал всю торговлю города, но те-то должны были в любом случае выходить на них, местных бандитов. Когда братва говорит, что «вообще-то, точно не знает… особо ни от кого не слышала» — можно убежденно утверждать, что кто-то из их мира замешан в преступлении. Но когда в один голос льется убежденная мысль, что никто из местных ни при чем в этом деле, что ни при каких раскладах местный криминал не при делах — тут, действительно, заходишь в тупик. Если и впрямь тут замешан чужой, то надо искать связи Ромы-Рамазана в других городах. Эта «бухгалтерия» была непосильна ни Игнатьеву, ни всему управлению. Это надо пол-России перепотрошить. Ни средств, ни людей у Игнатьева не было. Да и само средство убийства было еще то! Граната и в Москве в диковинку, что уж тут говорить о городе жары и провинциальной идеологии.

Ко всем горестям добавился рапорт об убийстве какого-то химика-пенсионера… Нашли его в подъезде собственного дома с перерезанным горлом. «Этот-то кому на хрен нужен? — недоумевал Игнатьев. — Три висяка за один месяц! Если с «Чайкой» как-то понятно — сама Москва признала тупик в расследовании, то тут уж точно никто по головке не погладит». А раз так, то и премии ему не видать.

Игнатьев сидел на лавочке и грустил. На ресторан денег особо не было, а выпить хотелось — магазинный коньяк и пара яблок спасали положение. Сергей Иванович, чтобы не привлекать к себе людей и полицейских, выбирал момент получше и прикладывался к бутылке серьезно. Три сильных подхода, и напиток почти растаял — оставалось так, чуть-чуть, на донышке. Игнатьев сидел и грыз яблоко. Немного мутило от алкоголя, так резко вошедшего в полковника.

Сергей пришел в органы не по призванию, так получилось. В армии понял, что на гражданке делать нечего. Ему лично нечего — никаких перспектив. Особенно ни к чему такому не тянуло — стало быть, просто идти и зарабатывать деньги. Это Игнатьеву не нравилось. Не имея никаких особенностей, Сергей был серьезного о себе мнения — считал себя умным и в меру образованным. В школе-то троек не было. До дембеля было еще полгода, Игнатьев размышлял о своем будущем. Как-то, разговорившись с замполитом, выяснилось, что ментовка берет после армии к себе. Конечно же, нужно хоть какое-то звание — просто рядовой рядовым и останется. Игнатьев потрудился на славу — последние полгода пахал на авторитет как грузчик — демобилизовался старшим сержантом. Это уже что-то — это уже заявка на жизнь. Тот же замполит надоумил поступать и получать высшее образование. Его, Сергея, как старшего сержанта, примут без экзаменов, а рекомендацию замполит ему напишет приличную, хоть в космонавты.

Игнатьев оказался усердным и сметливым — учился хорошо, получил лейтенанта, старшего следователя, а потом и начальника отдела… Все хорошо, грех жаловаться. Когда же на пенсию пошел начальник управления, то в Москве согласились с его рапортом, и Игнатьев пошел на самую высокую должность в области, выше — это только в Москву. В Москву Сергей Иванович не хотел. Он бывал там, и не однажды — суета необозримая и ежедневная бессмыслица не привлекали Игнатьева. Москва давала только надежду и, когда надежда эта начинала сбываться, больше уже ничего не давала. А иногда даже и саму надежду разбивала в куски. Это Сергей понимал, видел, рассказывали — Москва не нужна. Да и не предлагали-то особенно.

Стать начальником МВД Игнатьев не мечтал, но, получив огромный кабинет, адъютанта, машину круглосуточную с водителем, сто телефонов на столе, радовался, как ребенок. В принципе для Сергея эта должность была пределом мечтаний — он был счастлив. Тогда и зародилась идея поднять раскрываемость до такого уровня, что уже криминалу самому не захочется гарантированно сидеть в Баумянке (так в народе называли квартал за колючей проволокой на улице Баумяна), — тюрьму построили еще при царях.

Вот тогда и наступил осознанный момент в жизни Игнатьева. Он знал всех авторитетов уголовного мира, знал их проблемы, изучал местные обычаи поведения и ради спокойствия в регионе помог легализовать все финансы, грузом будущих преступлений лежавшие в общаках. Уголовники относились с доверием к Сергею, иногда даже приходили с уважением к его труду — решали, как сделать свое и не подставить начальника. Нет, Игнатьев никогда не был близок с преступным миром, никогда. И перевоспитывать его не собирался — он договорился, и все. Слово держал — все знали об этом. И город знал, и два мира — бандитский и ментовский. Кражи, драки, аферы — всего этого было в избытке. Тут ничем люди не отличались ото всей России. Но убийств, ограблений не было давно — решали все мирно. Этим полковник гордился, понимая, что именно он приложил свои голову и сердце.