Симфония убийства

Силов и половины не понимал, но он ничего поделать с собой не мог — ему приходилось слушать. Не было никакой возможности отвлечься на что-нибудь более важное. Он слушал, но неожиданно почувствовал, что ему холодно. Ему отчетливо показалось, что замерзли пальцы, что-то леденящее пронизывало живот и колени. Виктор замерз, и тело снова стало принадлежать ему. Пошевелив рукой, он оперся на ладонь и даже приподнялся. Никакой боли Виктор не чувствовал, только дрожь по телу подсказывала ему о существовании Силова как такового. Он медленно встал. Стемнело настолько, что различить себя и свое тело было невозможно. Виктор тихо поплелся к свету, метрах в тридцати-сорока одинокий фонарь давал хоть какое-то подобие жизни. Ноги путались в выползающих корнях деревьев, небольших кустарниках, он даже наткнулся на что-то металлическое — это была невысокая оградка детской площадки. Наконец он дошел до фонаря. Прижавшись спиной к столбу, Силов оглядел себя. Поднося к лицу руки, он обнаружил, что в правой был до сих пор зажат нож. Пальцы не разжимались, Виктор перестал им сопротивляться, опустил руку и пошел по дорожке, ведущей из парка на улицы города.

Город уже спал, и только огромные стрекозиные глаза светофоров желто жили размеренной своей жизнью. Изредка проскакивали машины — было настолько поздно, что даже те, кто любил ночную привольность, уже сидели дома или же вообще спали. Разглядывая светофор за светофором, Силов дошел до своего дома.

Лиза смотрела телевизор через ноутбук, хотя ее тело уже свернулось калачиком в углу кровати и закрыло глаза.

В ванной комнате он познакомился с собой нынешним и, наверное, настоящим…

Он не испугался испачканного лица с большой кровавой ссадиной на лбу, не испугался жестко сжатых губ, а только отметил какую-то боль в скулах от невероятно сцепленных зубов. Силов не испугался ничему. Он смотрел только в свои глаза. На исхудавшем лице они казались запавшими, но какими-то пронзительными искрами не давали Виктору от них оторваться. Он протер руками лицо — глаза оставались строгими и даже горящими. Вот этого Силов испугался — он не смог узнать в отражении самого себя…

II

Через несколько дней после странного происшествия Силов пришел в себя. Ничего не болело ни тогда, ни после; однако Виктор находился в состоянии грогги — шок всего тела и даже мыслей Силова позволял только лежать, изредка вставать, курить, несмело думать…

Все, что разрешало нынешнее положение, все было потрачено на мысли — Силов не жалел себя — идеи возмездия, мечта об исправлении мира владели им полностью.

«Мир себя бережет только для самосохранения. Только для самого себя — ему дела нет до страдания высших сил, которые создали жизнь! Нет в человеке сострадания к самой жизни! Это надо искоренить — искоренить сейчас же, окончательно. Необходимо встряхнуть мир, помочь одинокому богу в его творении… Да, это требует сил и времени, надо терпеть» — так думал Виктор, с трудом поднимаясь с кровати, чтобы покурить.

Прежде всего Силова интересовало собственное огненное сознание — он очень боялся потерять остроту своего мышления и превратиться в обычного дирижера, которого он сейчас презирал. Презирал всю свою никчемную жизнь — удивлялся, как раньше он не сообразил, что никто из живущих на земле не собирается помогать самой жизни, стать рука об руку с творцом, ощутить гармонию вселенной и жить во имя ее… В голове бывшего дирижера рисовалась картина гармонии, всемирное торжество света и тьмы как единого противоположного друг другу. Мир начинал обретать ясность и красоту — Виктор был возбужден своими догадками о бесполезности мириадного количества людей, которые только мираж, только ничто, бессмыслица… Творец даровал каждому жизнь без разбора и без всякого обязательства людей перед ним. «Я спрошу с них, я заставлю людей отвечать перед создателем за бесконечную ложь и эгоизм», — так решал Силов, и в такую секунду останавливалось все вокруг и внутри — все замирало, застывало… Виктор стоял недвижимо, только тление сигареты в пальцах тонкой струйкой бледно-фиолетового дыма раскачивало онемевшую вселенную. Сигарета превращалась в трубочку пепла, изогнутую под собственной тяжестью. Силов не обращал на это никакого внимания, он смотрел, как замирали люди, автобусы, машины, застывал воздух, солнце, вода. Под силой мысли теперь останавливалось все на этом свете…

— Я с тобой! Я помогу тебе, — негромко, но уверенно клялся Виктор, и пепел, встревоженный дыханием, тихо опускался на кафель балкона.

Силы возвращались…

В парке он не подходил близко к тому месту, где регулярно сидел эгоист на своем стуле, — Виктор стоял за дальними деревьями и ждал. Он ждал долго, мужчина не появлялся. Силов терпел, внешне не выдавая ничем своей миссии, он просто стоял и смотрел вдаль.