Симфония времени и медные трубы

Егоров пожал его руку, спросил имя и отчество и рассказал ему о своём недоумении.

– Это всё ерунда! Слушайте внимательно: вот здесь, внизу, спит наша аристократия. Здесь вот, – он показал на место в углу нижнего этажа, – спит наш денежный бог, сам начфин, рядом с ним – вещевой бог, начальник ОВС, здесь начальник продснабжения. Видите, какие птицы свили себе гнёзда здесь? Здесь же они в свободное от тяжких трудов время изволят и развлекаться посредством игры в преферанс, сидя по-турецки! Зрелище, повергающее в восторг и дающее богатую пищу красноречию Соломского. Его вы уже знаете? Очень рад! Здесь же, внизу, имеет прописку и переводчик полка, Ваня Девочкин. Он в преферанс не играет, за что и подвергается насмешкам и укорам со стороны своих вельможных соседей! Но вы видите, что у них есть свободное место между матрацами, так вот я их сейчас и соединю ближе, и перемещу свою постель сверху вниз, и разделю их пагубную страсть к преферансу, заодно и научу играть по-человечески. А вот вам верхний этаж. Трусков сказал, положите Егорова рядом со мной. Пожалуйста, вот трусковское спартанское ложе, вот Соломского, вот Багрецова, а вот остапчуковское, это наш шифровальщик, есть и такая служба. Что мы делаем? Мы сдвигаем их и таким путём образовываем вам ваше место. Что вам остаётся делать? Стелитесь и предавайтесь, пока это можно, блаженству!

Разговаривая, он расстелил матрац Егорова, застелил его простынёй, положил сверху одеяло, и к концу его монолога постель оказалась застеленной по всем правилам.

– Что это вы, товарищ Бондин? Зачем же? Ведь я и сам могу всё это сделать… – смущённо заговорил Егоров.

– Не расстраивайтесь, Егоров! Это я машинально, без всяких умыслов. Так, пожалуйста! Отдыхайте!

– А вы? Вероятно, я помешал вам?

– Я посижу немного, почитаю вот циркуляры по моей службе. Я человек штатский, привыкаю к военщине с трудом! Заползайте и поспите!

Спать Егоров, конечно, не мог. Он лежал на втором этаже, и разные думы роились в его голове. Прежде всего он подумал о том, что надо срочно написать Максе и дочке и сообщить им свой новый адрес, а затем от домашних дел его мысли перенеслись на беседу с командиром полка, на «разнос», полученный от комиссара, на то, что, вернее всего, опять придётся ему пережить стадию создавания оркестра из неизвестных ему людей, которых опять не на чем будет проверить, опять писать ноты и заново делать оркестровые переложения. Тут он вспомнил, что в порыве благотворительности оставил все свои партитуры и оркестровые партии, сделанные его руками в части майора Рамонова, и немного пожалел об этом. Все эти труды ох как пригодились бы теперь здесь, на голом месте! Но, к сожалению, делать было нечего, и… сожаление это прошло и сменилось чувством удовлетворённости. Нет, хорошо, что ноты остались там, пусть играют, пусть работают музыканты, пусть память о нём, о его работе – останется в части. Хорошо! А здесь? Пока ещё ничего нет, пока есть время, он исподволь займётся подготовкой нотного материала, теперь он многое знает, не страшен ему ни развод караулов, ни встречные марши. Трусков даст бумаги, время выкроится, полегоньку, без гонки, сделает он хорошо продуманные партитуры, распишет голоса, а там, глядишь, сбудется и обещанное Смеляком. Пожалуй, верно говорили и Трусков, и Смеляк. Всему будет своё время. А пока – будем готовиться!

Егоров встал, привёл себя в порядок, пошёл в штаб. Трусков посмотрел на него.

– Ну что? Не терпится? Или тоска заела? – спросил он.

Но Егоров ответил ему, что жаль терять время, что значительно лучше будет, если он займётся делом, но что сначала он просит сообщить ему почтовый адрес части, надо сообщить о себе жене.

Адрес был короток и суров. Начинался словами «действующая армия», затем шёл четырёхзначный номер полевой почты, а затем уже фамилия и имя. Егоров написал довольно подробное письмо, сообщил в нём, что кругом хорошие люди, что беспокоиться о нём пока что нет надобности, а о всех изменениях в его судьбе он будет своевременно сообщать. И почти одновременно с окончанием письма в штаб вошёл полковой почтальон, который взял и егоровское письмо. После этого Егоров попросил у Трускова бумаги, линейку и в стороне от штабников начал линовать себе на запас нотную бумагу. Работа началась!

На другой день, после завтрака, Трусков, обратившись к Егорову, сказал:

– Есть для вас дело! Как и говорил капитан Смеляк, помочь мне. Нет возражений?

– Готов в любую минуту. Что надо делать?

Трусков составлял план тактических учений. Это трудоёмкая, кропотливая работа. К участию в ней и привлёк Трусков Егорова. Спокойно и методично Трусков объяснил Егорову всё, что он должен был сделать в помощь ему, и Егоров с полной ответственностью погрузился в работу.