Симода

Играл шэмизен. Пел красивый низкий голос толстой дамы. Блюда, деревянные и серебряные, расставлены на столах. Кувшины с сакэ, большие и малые, так красиво расписаны, что кажутся сделанными из драгоценных камней.

В зале на татами расположилась целая компания моряков в ярких рубашках. Все с рыжими и светлыми бородами.

Фуми, по указанию хозяйки, сидела в сторонке от пирующих. Она принимала все как должное. Она все же не виновата. Отношения с Петрухой переменились и стали серьезными, как у мужа с женой, когда ожидают ребенка. В это никто не будет посвящен. Это не дело посторонних. Надо подольше скрывать. Могут в доме губернатора думать что хотят. Пусть делают что хотят, пусть только не убьют. Теперь она знает, что Петруха любит ее очень и все понимает. Он ее не обидел. Поэтому она счастлива и будет думать о нем. Он любил на свободе, в соснах у моря. Не в ловушке. Поэтому она очень благодарит его. Он благородный морской воин.

Американцы выли и прыгали в воздухе, по всему залу носились их бороды, и казалось, что под мирные звуки сельской дудки в Японии летают дьяволы.

Глава 27 ПОТЕРЯННЫЙ ИЕРОГЛИФ

– Где иероглиф? Как мог в официальном, уже подписанном договоре с Россией пропасть иероглиф? – спрашивал Кавадзи, и угрожающе-спокойно смотрели на академика Кога его выпученные глаза.

Вот когда Кога посрамлен. Кавадзи, проверяя японскую и китайскую копии, нашел ошибку. Вот и венец в долголетней борьбе Кавадзи и Кога. Ученый всегда подчеркивал тоном и важностью и прямо говорил, что он не простой чиновник, не умеет составлять официальные бумаги, что он – существо, способное писать философские трактаты, исторические сочинения, художественную прозу на современную тему, а также стихи о рыцарстве, об основном кодексе чести, о верности и даже ничтожные, любовные, а деловые, чиновничьи бумаги не его дело. Но ему была не простая бумага поручена, а важнейший государственный договор. И вот он со своим пренебрежением к чиновничеству позорно сел в лужу. Кавадзи проверял и нашел, что в китайском тексте пропущен иероглиф. Так и сидишь всю жизнь как на циновке с шипами.

Кога не сдавался. Он как бы шествовал дальше по пути отрицания чиновничьей бюрократии, желая доказать, что бюрократический формализм въелся во все поры жизни и быта Японии. Правительство обращает внимание на мелочи. Главное сейчас не китайская ученость, не пустячные формальности, а дух прогресса! И наука! Догматик Кавадзи!

– Это очень мелкий иероглиф, который ничего не значит, – говорил Кога, – и договор имеет полную силу и значение и без этого иероглифа. Тем более что главный и самый точный текст – голландский. В крайнем случае можно вписать один иероглиф.

Кавадзи сказал, что это преступление – вписывать иероглиф в подписанный договор. Надо переписать весь текст и подписать заново.

Среди послов начался спор, перешедший в ссору.

– Но иероглиф в договоре – это не пустая формальность, – возражал всесильный Каку, – это дело чести, преданности, аккуратности. Упущение ужасное!

Да, он сам нашел, поймал Кога, как вора, за руку. Но Кога совершенно не чувствует себя виноватым.

– Это мелочь! Это иероглиф без смысла! – упрямо твердил Кога.

– Как без смысла? Этот иероглиф придает государственной важности оттенок...

– Оттенок! – усмехнулся Кога.

Кавадзи взорвался.

Начался такой жаркий спор, что, несмотря на холодную, погоду, уже невозможно было сидеть на циновках, поджав ноги. Новые мысли подымали послов вверх, как на крыльях. Все встали, словно делегация хотела взлететь, как стая осенних птиц.

В своих богатых блестящих халатах, с гербами и парадными поясами, Кавадзи и Кога походили на вступающих в драку индейских петухов с растопыренными крыльями. Тсутсуй при его небольшом росте лишь улыбался. Его улыбка, которая за долгие годы жизни умела принимать тринадцать совершенно различных оттенков, сейчас была очень испуганной и трагической. Тсутсуй обращался с открытыми руками то к одному, то к другому, казалось не разнимая, а стравливая петухов.

Остальные члены делегации, а также советники, инспекторы и мецке, а затем охрана образовали блестящую светскую публику. Все с болью и ужасом наблюдали за поединком. Все старались сделать вид, что ничего не слышат, и не пропускали ни единого слова.

Богатая чиновничья одежда при очень важных переговорах должна быть так же безукоризненна, как и текст договоров без упущений. Костюмы придавали этой перепалке торжественную значительность.

Вспыхнул спор о сиогунате, Может быть, изоляция Японии была ошибкой? Тут подданные и чиновники совсем струхнули. Известно до сих нор, что изоляция сплотила Японию. Строгие казни всегда способствуют единодушию. Японцы были как дети, они очень глупые, ничего не знали. Их долго и много казнили. Их страну закрыли и всех сплотили воедино до тех пор, пока не вырастут. Отец рода Токугава даже самого бога запер в Киото, как в ящик, чтобы не мешал росту единодушия в японском народе. И не мешался бы сам. Но сейчас японский народ становится взрослым... Примерно так высказался Тсутсуй.