Симона Байлз. Смелость взлететь. Тело в движении, жизнь в равновесии

Хотя Нелли с Роном начали процесс удочерения, как только мы с Адрией переехали к ним, мы продолжали звать их бабушкой и дедушкой. Весь следующий год социальные работники регулярно навещали нас дома и в школе, чтобы убедиться, что мы хорошо адаптируемся. Тем временем бабушка записала нас к семейному психологу, чтобы процесс прошел более гладко. Для нее тот факт, что она станет нашей матерью, автоматически означал, что вся ее жизнь будет принадлежать нам безраздельно. Она хотела, чтобы мы знали – мы можем полагаться на них с дедом на все сто процентов. И я действительно чувствовала, что могу им полностью доверять. В какой-то момент к нам всем пришло глубинное осознание – мы семья. Мы принадлежим друг другу. Они теперь мои, а я их, пусть суд и тянул с одобрением удочерения еще целый год.

7 ноября 2003 мы всей семьей отправились в суд, чтобы официально подтвердить удочерение. В кабинете судьи сидели бабушка, дед, Адрия и я (Рон Второй и Адам были в школе). Мне уже исполнилось шесть, а Адрии четыре, и нас обеих нарядили в платьица. В те времена я не любила никакие девчачьи штучки, кроме своих кукол Барби. По утрам я выпрыгивала из кровати, напяливала свой любимый комбинезон и первым делом мчалась на батут на заднем дворе. Но в тот день на мне было совершенно девчачье платье моего любимого синего цвета, а волосы бабушка мне заплела в две косички и закрепила заколками в тон. Адрию нарядили точно так же, только ее платьице было розовым – кстати, это до сих пор ее любимый цвет. Бабушка надела жемчужные сережки и золотое ожерелье-цепь, а дед пришел в своей обычной служебной форме. То, как мы все, включая адвокатов и социальных работников, выстроились перед судьей, подсказало мне, что сегодня очень важный день.

В тот вечер после ужина мы Адрией уже встали из-за стола и собирались идти ложиться как обычно.

– Спокойной ночи, бабушка! – сказала я, выбегая из кухни. Адрия следовала за мной по пятам.

Бабушка, которая стояла возле раковины и ополаскивала тарелки, прежде чем поставить их в посудомойку, оторвалась от посуды и посмотрела на нас. У нее на лице было необычное выражение, от которого мы с Адрией замерли в дверях и уставились на нее выжидающе.

Бабушка вытерла руки кухонным полотенцем и сказала:

– Симона, Адрия, подойдите ко мне.

Голос ее тоже звучал необычно. Я не знала, чего ожидать.

– Девочки, вы знаете, что сегодня мы вас удочерили, – сказала она, когда мы подошли и встали перед ней. – Поэтому теперь я ваша мама, а он – она указала на деда, который протирал после ужина стол, – теперь ваш отец.

Дед тоже остановился, распрямил спину и улыбнулся. Я переводила взгляд с бабушки на деда и обратно, широко распахнув глаза. Только сейчас до меня дошло, что случилось в суде сегодня.

– Значит, я могу называть вас мама и папа? – спросила я.

– Как сама захочешь, – ответила бабушка, гладя меня по щеке одной рукой, а второй перебирая волосы Адрии. – Называйте нас, как захотите. А теперь идите ложитесь.

Мы вдвоем, не говоря ни слова, вскарабкались по лестнице наверх. Но когда Адрия пошла в ванную чистить зубы, я выскочила в центр спальни, прижала руки к щекам и запрыгала на одной ножке, охваченная восторгом.

Мама. Папа. Мама. Папа.

Я шептала эти слова, стараясь привыкнуть к их звучанию. В конце концов, чувствуя, что вот-вот взорвусь, я кинулась назад – по лестнице в кухню.

– Мама? – сказала я, остановившись на пороге.

Она поглядела на меня, и губы ее дрогнули в сдерживаемой улыбке.

– Да, Симона?

Я обернулась к деду, который теперь складывал салфетки.

– Папа?

– Что такое, Симона?

– Ничего! – радостно выкрикнула я, подпрыгивая на месте.

Свершилось – я назвала их мамой и папой!

Не сказав больше ни слова, я ринулась по ступенькам вверх. В комнате сразу запрыгнула в кровать и испустила счастливый вздох. Мы с Адрией наконец-то дома – навсегда.

* * *

Шэнон по-прежнему звонит мне и Адрии на праздники и дни рождения, но помимо этого мы практически не общаемся. Иногда мне становится грустно за нее. Нет, у меня нет желания вернуться в Огайо, но я бы хотела, чтобы она приняла более обдуманные решения, когда была молода. Время от времени я представляю себе, какой была бы моя жизнь, сумей Шэнон вернуть нас к себе. Если бы я осталась в Огайо, то пошла бы в спортивную гимнастику? Наверное, да, потому что Бог придумал бы для меня путь. Но с учетом того, как все обернулось, я не жалею ни о чем. Я – часть прекрасной семьи, самой любящей и сплоченной, какие только бывают на свете. И, как сказала когда-то бабушке незнакомка в больничной столовой, Бог не совершает ошибок.

Глава четвертая Сальто назад

«Неожиданное зачастую влечет за собой невероятное».

Мэнди Келлогг Рай, писатель