Симона Байлз. Смелость взлететь. Тело в движении, жизнь в равновесии

Но очень скоро Адрия привязалась к бабушке и деду. Раньше она начинала плакать, стоило ей потерять меня из вида. А теперь Адрия даже не замечала, если я вхожу или выхожу, но ударялась в слезы, стоило бабушке отойти в соседнюю комнату. По утрам, когда Эшли и Тевина отвозили в школу, а нас, младших, в детский сад, маленькая Адрия безутешно рыдала. А вечером за ужином выбиралась из своего детского стульчика, ковыляла к бабушке, залезала к ней на колени и доедала уже там. Бабушка позволяла ей ходить за собой, как хвостик, потому что знала – Адрии нужно чувствовать себя в безопасности.

Возможно, в каком-то смысле я нуждалась в этом тоже, но была куда более открытой, чем моя младшая сестра. По крайней мере, так запомнилось Адаму. «Симона была такая малюсенькая, но в то же время очень задорная, жизнерадостная и всегда улыбалась во весь рот, – говорит он теперь всем вокруг. – Вечно носилась по дому и щебетала своим писклявым голоском. Громкость она тогда еще не умела контролировать. И все казалось ей таким восхитительным! Если она рассказывала какую-нибудь историю, то сама приходила в восторг. Только так и разговаривала».

Адам описывает радостную, светлую мою сторону, но у меня была и другая. О да. Даже тогда я была ужасно упрямой. Ярче всего это проявлялось за ужином. Бабушка говорила, что нам нельзя вставать из-за стола, пока мы не закончим, и я сидела за ним часами, пока не начинала клевать носом, роняя голову в тарелку. Проблема была в том, что мне не нравилось, как жуется мясо. Овощи я тоже не любила. Я привыкла есть макароны и пиццу. Бабушка же была убеждена, что мясо и овощи – основа правильного питания, и настаивала на том, чтобы я доедала до конца. Но я не могла столько в себя затолкать, и к тому же это была еда, которую я не хотела есть.

Дальше мне в голову пришла блестящая идея: когда никто не видел, я заталкивала свою еду в небольшой промежуток между моим детским сиденьем и спинкой кресла. Бабушка этого не замечала, пока однажды не решила почистить детское сиденье и не наткнулась на засохшие объедки – картофельное пюре с мясной запеканкой, курицу с морковью и тому подобное. Страшно разозлившись, она соскребла это все на тарелку.

– Симона, ты сейчас же это съешь! – заявила бабушка, ставя за ужином тарелку передо мной на стол. Вот черт!

– Нет! – закричала я.

Бабушка, конечно, просто хотела показать мне, что нельзя так обращаться с едой; она сразу дала мне настоящий ужин. Вскоре она пришла к выводу, что наши ежевечерние баталии того не стоят, и начала измельчать мне мясо блендером и подавать с макаронами. Так оно нравилось мне куда больше.

Но несмотря на конфронтации за обеденным столом, я обожала бабушку с дедом. Очень скоро я обзавелась друзьями, живущими по соседству. Все мы привыкли к новому месту. И тут, спустя примерно восемь месяцев, по возвращении из школы мы столкнулись со знакомой, хоть и неожиданной, гостьей.

Глава третья Настоящий дом

«Семью не выбирают. Она – дар божий для нас, а мы – для нее».

Десмонд Туту, правозащитник

– Мама! – закричали Эшли и Тевин, бросившись к Шэнон и обнимая ее своими маленькими ручками. В животе у меня словно забили крыльями тысячи обезумевших бабочек. Я видела, как сильно мои брат и сестра соскучились по Шэнон и как она соскучилась по ним. Вместе они плакали и смеялись, и их громкие голоса смешались между собой, когда они здоровались друг с другом. Думаю, никто не заметил, что я стою тихонько в стороне. Мне было всего три года, но уже тогда я знала, что нашей спокойной, предсказуемой жизни в Спринге пришел конец. Возможно, именно поэтому я и предпочла отстраниться.

Поскольку я не прожила с Шэнон столько же, сколько Эшли и Тевин, я почти не помнила ее. А Адрия мать совсем не знала. Ей было полгода, когда нас забрали в приемную семью, а сейчас, когда Шэнон появилась снова, сестре еще не исполнилось двух. Она цеплялась за нашу бабушку, крепко держась за ее рубашку и вжавшись лицом ей в плечо.

Позднее я узнала, что Шэнон сама позвонила спросить у бабушки с дедом, можно ли ей увидеться с нами. Поначалу бабушка колебалась. Идея не казалась ей особенно хорошей, потому что наша жизнь в Техасе шла гладко и бабушка не хотела, чтобы что-то ее нарушало. По ее мнению, приключений нам и так хватило на годы вперед. Но дед не видел ничего плохого в том, чтобы Шэнон нас навестила. Он тоже хотел встретиться с ней и убедиться, что жизнь его дочери налаживается.

Пару дней спустя, когда Шэнон заговорила о том, чтобы наша семья снова объединилась, я не знала, что и думать. Эшли и Тевин мечтали жить с ней, а я, как бы сильно не любила бабушку с дедом, не хотела разлучаться с братом и сестрой. Я не представляла жизни без них. И разрывалась на части.

Дедушка обсудил ситуацию с социальным работником, потому что беспокоился о том, как мы справимся с Адрией, если все снова выйдет из-под контроля.

– Может, мы отправим двоих старших назад, а младших оставим здесь? – предложил он.