Симонов и война

М. Ф. Он согласился не лететь. Он порядочный человек, видит, что тяжелое положение, и не настаивал, нужно прямо сказать.

К. М. Хотя, в общем, у него некоторые основания были, в том смысле, что армию он сдал… А что он сдал-то, собственно?

М. Ф. Две дивизии. И то одна из них ушла уже.

Ну вот, вышли мы. Тут мы переходили речку, скопилось много народу. Вдруг едет один мотоциклист на Вязьму. Кто-то стрельнул по мотоциклисту. Открылась стрельба. Пули жужжат, думаю, побьют своих. Кричу: «Остановите! Прекратите стрельбу!»

Тут уже группа Болдина пришла ко мне. Я не сказал про группу Болдина. Я знал, что где-то севернее меня — группа Болдина. Поеду, думаю, разыщу, что она из себя представляет. Поехал, разыскал я ее. Всю ночь проездил, искал. Наконец нашел в одной из деревень. Сидит он в хате с начальником штаба. Спрашиваю: «Иван Васильевич, что у тебя?» Он говорит: «Вот хочу к тебе ехать. А что у тебя?» — «Ничего нет, остатки 152-й дивизии, остатки 140-й. Пустяковые остатки». 152-я дивизия — это моя дивизия, которая под Смоленском дралась когда-то, Забайкальская, сформированная из уральских рабочих. Хорошая дивизия. Командир дивизии изумительный там был, Чернышов. В прошлом году весной он умер. «Ну что же, — говорю, — поедем». Вот он приехал ко мне. Это так называемая группа Болдина…

К. М. Которая по первоначальному плану должна была восстановить положение…

М. Ф. Да. И она осталась ни при чем. Он приехал и говорит: «Ну дай мне хоть сколько-нибудь». Я ему тогда дал две дивизии. Надо же чем-то руководить и ему тоже. Хоть он будет при чем-то, не будет болтаться просто так. Надо сказать, что он очень хороший человек, Иван Васильевич Болдин, но бесхарактерный. Хороший командир, знающий, но бесхарактерный. Или он пал духом, поэтому на меня такое впечатление произвел. Но очень хороший человек, замечательный. Я ему дал две дивизии, выделил для его группы. Она и числилась так: группа Болдина, две дивизии у него было. Он тоже на всех Военных советах, с командирами был у меня. Он тоже не мог прорваться.

Вижу я, что такая стрельба поднялась. А у меня была верховая лошадь; лошади нет, смотрю, ординарец куда-то пропал, черт его знает. А пули: пщи-пщи-пщи. Думаю, убьют, сволочи.

К. М. Это все наши стреляют?

М. Ф. Стреляют. Тогда я решил переходить вброд. Речка — метров примерно пятнадцать ширины, и, думал, она мелкая речушка, проклятая эта Вязьма. А она оказалась вот по сих пор. А я сдуру-то оделся — мундир одел свой, китель, теплое белье, на шинель я одел — комбинезон немецкий. Хороший комбинезон, мне его летчики принесли, сбили парашютиста одного. Одел комбинезон и сверху подпоясался ремнями. И в таком виде очутился в реке, намок. А противоположный берег занят противником. Когда началась у нас паника, они открыли сильный пулеметный и минометный огонь.

Я говорю члену Военного совета Фанееву: «Бери группу танкистов». Группа танкистов была довольно большая, тысячи две, народ более или менее организованный, сильный народ, дисциплинированный. Я говорю ему: «Ты обходи слева, а я буду справа, вторую группу возьму». У меня тоже было тысячи три примерно людей. И мы их взяли в кольцо, схватили. Там было несколько пулеметчиков, несколько минометчиков, небольшая группа была немцев. И пошли дальше. И везде, где мы шли, вы знаете, больно было смотреть. Везде лежали в ряд положенные винтовки, пулеметы и все это разбито, поломано. Или вынуты затворы, закинуты куда-то, чтобы нельзя было их использовать.

К. М. Это уже немцы действовали?

М. Ф. Это уже немцы действовали — отбирали у наших пленных оружие и ломали. Так рядами и сложено было. Это почти на каждом шагу. Я говорю Ванееву: «Дело плохо, 20-й армии что-то не слышно, признаков боя я не слышу. И потом, ты видишь все это?» Он говорит: «Да, положение тяжелое».

И мы нигде не нашли 20-й армии, ее уже не было здесь. И куда бы мы ни шли, везде вот такие маленькие заставы противника. Подошли в один лес, увидели — стоит часовой на возвышенности. Он говорит: «Снять этого часового!» Я говорю: «Нельзя этого делать. Боже сохрани вас, не делайте этого. Мы же все мокрые, это уже не войсковые части, это сброд, люди не высохли, мороз, снежок пошел. Нельзя этого делать, надо обходить».

В это время какой-то выстрел, часового не сняли конечно. Открылся пулеметный и минометный огонь, и всё — в панике стали бежать.