Симонов и война

М. Ф. Только остановка. Немцам, видимо, чего-то нужно было, заправка нужна, я не знаю. Нас поместили в один из бараков. И все же нашим военнопленным удалось дать знать. Пришли два полковника высоченного роста, здоровенные. Англичанин и американец. Никто английского языка не знал, а они по-русски не знали. «Гут-гут, гут-гут», — поговорили, посмотрели на нас, головами покачали. Думали увидеть генералов, а увидели какую-то разношерстную толпу в отрепья одетых да изможденных. Посмотрели-посмотрели, покачали головой и ушли. А через полчаса у выхода из нашего барака встали часовые. Англичанин и американец.

К. М. Не вооруженные?

М. Ф. Вооруженные. Мы удивились: почему нас охраняют? Оказалось, это было не напрасно. Приходят немцы: «Руссише генерал, вег!» Выходи, значит. А часовые — вход запрещен, не пускают. Они там что-то кричали, ругались. Мы прислушивались. Так вот для чего, думаем, поставлены часовые — чтобы нас не увезли. Они бы нас расстреляли, наверняка. Куда дальше везти-то — раз уж привезли в лагерь?

К. М. Самое лучшее, казалось бы, — оставить.

М. Ф. Конечно. Тем более что сдают Красному Кресту. Потом пришли еще офицеры этого лагеря, с переводчиками пришли. Спрашивают: «В чем вы нуждаетесь?» Мы говорим, что, прежде всего, нуждаемся в одежде. «Гут, гут». Только не «гут, гут», а как это?

К. М. Все равно — гут. Только немцы говорят «гут», а эти говорят «гу-уд».

М. Ф. «Мы нуждаемся в одежде; белья у нас нет. Потом поесть нам хочется получше».

Постояли, посмотрели и через некоторое время, смотрим, — наполненная обмундированием двуколка, везут ее солдаты. Подвезли под окно, постучали — забирайте.

Ну, мы все переоделись.

К. М. Английское или американское обмундирование было?

М. Ф. Американское. Никаких расписок, ничего. Теплое белье, носки и все остальное. А потом привезли нам пакеты. Когда мы открыли пакеты, Константин Михайлович, вы знаете, глаза разбежались. И консервы, и масло, и галеты, и колбасы. Батюшки мои! Один открываешь, другой открываешь — везде почти одинаково. Думаю, черт, чего они все одинаковое принесли-то?

И нужно сказать, что с некоторыми получилось нехорошо, потому что проглотили сразу столько еды, не учли, что организм не привык к такой пище. Некоторым было очень нехорошо.

А на второй день — стрельба. Какая-то батарея несколько выстрелов дала, потрещали пулеметы, пули даже в наш лагерь заскакивали. А потом вдруг все прекратилось. Через час примерно к нам приходит американский генерал, командир дивизии, которая забирала этот город Мосбург, поздравил нас с победой, с освобождением поздравил, посмотрел на наш такой вид и страшно удивился.

К. М. Вы уже были обмундированы в американское?

М. Ф. Все равно вид-то не генеральский. И ушел. А на другой день говорят — немцы уходят, их забирают в плен, и все начальство будет международное. Вот эти американцы, англичане и еще кто-то. Наверное, французы. Мы стали смотреть, как немцы пойдут в плен.

К. М. Охрана лагеря?

М. Ф. Да, охрана этого лагеря. Построены офицеры, построены солдаты. Идет немецкий офицер с двумя чемоданами. Унтер-офицер быстро выбегает из строя, берет под козырек, поднимает чемоданы, и несет туда, где ему полагается стоять, этому офицеру, и около него ставит чемоданы. Даже в плен идут, а дисциплина не упала. Офицер остается офицером. Это меня очень поразило. Потом их повели. И когда их повели, солдаты опять взяли чемоданы офицерские и пошли. Куда их повели, я не знаю.

Многие из наших ходили в Мосбург. Американцы, так говорили, отдали солдатам на три дня этот город, что они там делали, мы не знаем, но, говорят, творили там всякие безобразия. Наши тоже притащили чемоданы. Нехорошо.

Тут мы увидели английско-шотландские войска. Высоченного роста, в юбочках коротких. А погода была довольно холодная, ноги посинели, хотя чулки натянуты, но коленки голые, ляжки голые, коротенькие такие юбочки. И для нас это странно как-то было.

Отношение какое было солдат, американцев и англичан? Никакого. Так, из любопытства приходили посмотреть на русских, но чтобы выражали какую-то радость, что мы вместе воюем, что мы с вами союзники — этого не наблюдалось. Вот если бы мы их освободили, мы бы приходили, разговаривали, братание бы было. А здесь этого совершенно не было. Приходили солдаты, а офицер ни один больше не пришел к нам. Пришел потом только какой-то начальник американский или английский, я не знаю, и говорит: «Завтра вы уедете. Будете погружены в самолеты, и повезем вас в Париж».

Посадили нас в транспортные самолеты и повезли в Париж. Привезли в Париж, разместили по гостиницам.

К. М. А в Париже кто-нибудь встречал? Представитель наш был там, нет?

М. Ф. Боюсь вам сказать. Может быть, он и был, но, по-моему, мы увидели его потом. Я после расскажу про это.