Симпсоны. Вся правда и немного неправды от старейшего сценариста сериала

Третий акт

В третьем акте сценария «Симпсонов» мы должны завершить историю… в процессе чего обычно выясняется, что мы не можем придумать финал. Мы накидываем много всяких глупостей, которые потом нещадно и неоднократно редактируются. В конце концов мы теряем терпение и используем последнюю предложенную идею, а не лучшую.

Третий акт этой книги примерно такой же – моя жизнь после ухода из «Симпсонов»: создание примечательного сериала («Критик»), ничем не примечательного сериала («Юный ангел»), а также работа над детскими книгами, мультфильмами и пьесами. Пока я не понял, какой же я идиот, и не прибежал обратно в «Симпсонов».

Глава одиннадцатая О комедии

Поскольку эта книга о комедии и поскольку мне платят построчно, я, пожалуй, поговорю о комедии в целом. Научить ей, конечно же, нельзя: я никогда не брал уроков юмористической прозы и не работал с профессиональными комиками, которые бы это делали. Юмор невозможно изучать и анализировать – он просто сам к вам привязывается. В детстве вы смотрите мультфильмы, хохочете и начинаете отличать смешное (Багз Банни) от несмешного (Дятел Вуди). Когда мне было шесть лет, я увидел стэндап Вуди Аллена в «Шоу Эда Салливана» и подумал: «Это парень меня по-настоящему понимает».

Комедия стала моей спасительницей. Если в детстве вы не занимаетесь спортом и не очень хорошо выглядите, остается только одно – быть смешным. Сначала вы повторяете чужие шутки; потом придумываете свои шутки по образцу чужих; наконец, у вас появляется собственный материал. Если над ним никто не смеется, не стоит отчаиваться – нужно всего лишь бросить комедию и стать алкоголиком.

Но если вашим шуткам смеются (о-о-о, а они будут смеяться!), то вы становитесь профессиональным комиком и запойным алкоголиком.

Ровно так же младенцы учатся говорить: сначала слушают, пытаясь понять, что, нафиг, происходит. Со временем малыш начинает бормотать звуки, вызывающие несоизмеримо восторженный отклик у родителей. Потом ребенок говорит первое слово, за ним – еще несколько, и со временем начинает болтать так, что не заткнешь. Но ни один ребенок еще не научился говорить на разговорных курсах. Ни один ребенок в истории еще не сказал: «Меня учит говорить профессиональный говорун в детском саду. На прошлой неделе мы проходили «ба-ба».

Я родился на три недели раньше, чем было запланировано. Моя мама пошла в кино на комедию Жака Тати «Каникулы господина Юло» и смеялась так, что родила. Мне всегда казалось, что это отличная история: «Я был рожден благодаря силе смеха!» Но двадцать лет спустя я посмотрел «Каникулы господина Юло» и так и не понял, над чем мама так хохотала. Шутки там не то чтобы плохие; их просто нет. Только французы способны над таким смеяться.

Почему я получился смешным? (Если вы думаете, что я несмешной, то пошли вы!) Не думаю, что у меня есть какой-то дар или талант, – я пишу комедию просто потому, что не могу с собой ничего поделать.

Пример 1. Я объехал весь мир, от Алжира до Занзибара, и отравился только однажды. Это случилось в ресторане здоровой еды в Беверли-Хиллз. Три дня я лежал в кровати, потея и трясясь, пока наконец не обратился в скорую помощь. Когда доктор спросил меня о симптомах, я ответил серией шуток (я всегда так отвечаю на все): «Док, мой язык цвета Вупи Голдберг и я блюю чьей-то чужой едой. И еще из обоих концов меня течет жидкость – в сущности, я – человекообразное канноли!»

Доктор засмеялся и позвал медсестру: «Повторите еще раз для нее!»

Я повторил на бис. То есть я помирал, но все равно шутил.

Доктор похлопал меня по плечу: «Мистер Рейсс, если вы способны шутить, значит, с вами все в порядке. Идите домой».

Через час они нашли меня без сознания на больничной парковке.

Пример 2. Мы с женой отправились на Гавайи в свадебное путешествие и посетили Перл-Харбор. (Это удобная метафора того, как прошел медовый месяц.) Мы стояли у руин авианосца «Аризона» – одно из самых печальных мест в Америке, – и я засмеялся. И вот почему: я заметил группу туристов из Токио, хихикавших и переговаривавшихся на японском. Наверное, они говорили: «Отлично мы тогда справились, чуваки! Видели, какую дыру пробили? Да-а, вот это был денек».

Быть смешным – все равно что быть длинным. Меня часто спрашивают: «А бывает, что вы утром проснулись несмешным?» Это как спрашивать Кобе Брайанта, не просыпается ли он иногда низкорослым.

Как и Кобе Брайант, я очень рад, что у меня такая работа. Сто лет назад кто-нибудь вроде Кобе работал бы в магазине – он был бы парнем, которого вы просите достать товар с верхней полки. Точно так же и я: сто лет назад кто-то вроде меня просто сидел бы в дурке, завернутый в смирительную рубашку.

Но я не псих, не гений и не артист. На самом деле я курица. Иногда в моей голове формируются мысли; они разрастаются до таких размеров, что мне приходится их записывать, чтобы освободить место для новых. Точно так же курица несет яйцо. И когда люди его едят, курица думает: «Серьезно? Вы это жрете? Оно же у меня из задницы выпало».