– Я присутствую, – возразил я тихо, не вникая в смысл ее претензий.
– Если у тебя нет прошлого, это… это как инвалид, у которого нет ноги или слепой… – продолжала она допекать.
– Ты опять за свое?! – ей таки удалось оторвать меня от работы.
– Без прошлого… – она приготовилась нанести мне удар под дых. – Но дело даже не в этом, а в том, что тебя вообще не интересует твое прошлое, поэтому ты и собой не интересуешься, поэтому и на меня наплевать!
Тут она и достала меня! Она же понимала, что я старался не думать ни о чем таком, потому что это было моим уязвимым местом. Поэтому я выдавил отчетливым голосом: «Заткись!» И снова попытался сосредоточиться на ошибке, которую выдала программа.
– Дурак! – сказала она убедительным голосом.
Я вспыхнул, вскочил на ноги, хотел разбить что-нибудь, но сдержавшись, уставился растерянно в пустынное небо за окном: меня действительно не было в комнате, словно моим телом завладел кто-то другой, который считал себя Германом, я впервые тогда это прочувствовал и успел даже осознать, но именно правота Майи привела меня в ярость. Она заставила меня возненавидеть себя самого, хотя это ощущение агрессивной неадекватности так же быстро прошло, как и появилось.
– Не смей больше указывать мне! – закричал я и, быстро одевшись, выскочил на улицу… и пропал… вернулся домой только через неделю. И никто не мог мне сказать, что случилось, как будто ничего и не случилось, и будто все это время я был то ли на работе, то ли в командировке. Впрочем, я особенно и не расспрашивал коллег, чтобы не посчитали меня сумасшедшим.
29 апреля вечером – Происшествие в метро
Прогуливаясь в вестибюле станции метро, я вдруг осознал, будто в себя пришел, что уже давно прохаживаюсь взад-вперед, пропуская поезд за поездом, потому что не могу вспомнить, куда мне надо ехать. Это было вопиющей нелепицей, – я даже рассмеялся над собой, точнее над тем, кто попал в этот неожиданный переплет. Но
«А ты не трусь!» – шепнул мне хладнокровный голос изнутри.
«Нет, ты не понимаешь, что происходит…» – возразил я машинально.
«Ты просто не нервничай, деваться все равно некуда, не показывай вида, что ты здесь заблудился, как псих, или, может быть, ты в самом деле псих?»
«Не буду с тобой разговаривать, я же не сумасшедший», – прервал я решительно внутренний диалог, оглянувшись на всякий случай по сторонам.
Чтобы не запутаться, я назвал внутреннего собеседника Блинком. Он немного другой, потому что думает по-своему и все время пытается направлять и командовать. Но я-то знаю, что нет никакого Блинка, я сам и есть Блинк. Но иногда он поступает или говорит так, как я бы не решился. Во всяком случае, я бы не стал рассказывать Дарье, что произошло со мной и Майей. С ней-то и говорил зачастую тот, кого я условно и назвал Блинком.
Вестибюль станции был полон пассажиров, все они знали, куда и зачем едут, только я один заблудился, к тому же по-прежнему ничего не слышал, кроме собственных мыслей, которые проговаривались во мне отчетливым голосом.