Символ и ритуал

Здесь смешиваются многие деревенские виды любви: почтительное отношение к родителям и господам; идеализированное чувство к братьям, сестрам и товарищам; стремление к единению с божеством и грубая похоть сексуальных партнеров — все это, одновременно интенсифицируясь, неожиданно вырывается из привычных узких русел. Безбрежная, односторонняя любовь всякого рода заливает все отсеки и перегородки между разделенными кастами и семьями. Не знающее преград либидо затопляет все постройки иерархии возраста, пола, касты, достатка и власти.

Социальное значение доктрины Кришны в ее североиндийском сельском варианте не лишено сходства с одним консервативным социальным толкованием Нагорной проповеди Иисуса. Эта проповедь сурово пророчит и в то же время откладывает разрушение секулярного социального порядка на весьма отдаленное будущее. Кришна не откладывает расчеты с сильными мира сего на последний Судный день — он производит их ежегодно при полной мартовской луне как маскарад. И холи Кришны — не просто доктрина любви: скорее это сценарий драмы, которая должна быть разыграна каждым преданным почитателем страстно и радостно.

Драматическое балансирование холи — разрушение и обновление мира, загрязнение мира и его последующее очищение — происходит не только на абстрактном уровне структурных принципов, но также и в личности каждого из участников. Под опекой Кришны каждый человек играет и на какой-то момент способен испытать роль своей противоположности; угнетенные жены разыгрывают властителей-мужей и vice versa[27]; грабитель изображает ограбленного; подмастерье притворяется мастером; враг — другом; порицаемые юноши исполняют роль руководителей республики. Наблюдатель-антрополог, наследующий и размышляющий о силах, побуждающих людей к их образу действий, сам оказывается вынужденным действовать как неотесанная деревенщина. Каждый актер весело принимает на себя роль других по отношению к обычной собственной роли. Каждый, таким образом, может научиться по-новому исполнять свои повседневные роли — безусловно, с обновленным пониманием, возможно, с большей добротой, вероятно, с взаимной любовью» [43, с. 210–212].

У меня есть одна или две небольшие поправки к прекрасному во всех прочих отношениях и исполненному истинного сопереживания рассказу Мариотта. Это не биологическая стремнина «либидо» «затопляет все постройки иерархий возраста, пола, касты, достатка и власти», а высвобожденная сила коммунитас, которая, как сказал бы Блэйк, — «существо интеллектуальное», т. е. располагающее полным знанием о другом человеческом существе во всей его полноте. Коммунитас не просто инстинктивна, она предполагает сознание и волю. Перемена статуса на празднике холи освобождает мужчину (и женщину) от статуса. При определенных условиях это может быть «экстатическим» опытом в этимологическом смысле «нахождения вне» структурного статуса личности. «Экстаз» = «экзистенция». Кроме того, я бы не выводил целиком «взаимную любовь», в смысле Мариотта, из факта принятия актером на себя роли alter. Скорее я готов рассматривать это пародийное исполнение ролей просто как средство уничтожения всех ролей и подготовки возникновения коммунитас. Однако Мариотт замечательно описал и выделил наиболее выдающиеся особенности ритуала перемены статуса: ритуальное главенство структурных низов, их грубые речи и действия; символическое и действительное унижение тех, кто занимает более высокий статус; способ, которым структурные низы представляют коммунитас, пренебрегающую всеми структурными границами, начинающую с применения силы и кончающую любовью, и, наконец, подчеркивание, а не опрокидывание принципа иерархии (т. е. ступенчатой иерархии), несомненно очищенной — даже, парадоксально, в нарушение многих индусских законов осквернения — посредством перемены, процесса, в котором таким образом сохраняется структурный костяк деревенской жизни.

Религии унижения и перемены статуса