Символ Веры

Лагерь расцвел огнями, как новогодняя елка. Он истекал светом и шумом. Красивый «lа ville» (или le, кто их разберет, эти французские артикли), разбитый в свое время на пустом месте, но при этом выглядящий как элитный поселок для богачей, заложенный самое меньшее десятилетие назад. Место, куда «золотая» молодежь отправляется, чтобы отдохнуть. «Отдохнуть» в своем понимании, то есть оказаться подальше от назойливого внимания старшего поколения и всех его условностей. Что происходит в далеких, диких краях, того нет и никогда не было. Здесь можно позволить себе многое. Точнее — почти все.

Из-за этого «всего» Олег и стоял теперь на самом непрестижном и бессмысленном посту, ожидая завтрашней авиетки, чтобы вернуться на ближайшую базу «Тезея», а потом и в Туркестанскую милицию.

Молодежь веселилась. Даже сюда, к дальним рубежам охраны долетал безумный, истерический смех, явно женский. Он все длился, не заканчиваясь, словно и не человек смеялся, а крутилась лента «Livre sonore»[2]. Олега передернуло. За короткую службу в Милиции он повидал разного и уже понял, что человечество довольно несовершенно. Однако прямое и однозначное знакомство с досугом сильных мира сего все-таки шокировало.

Цвынар заметил неосознанное движение Олега и глянул на лагерь, где наконец-то заткнулась безумно ржущая истеричка.

— Мусор, — скривился вахмистр. — Человеческий мусор. Век бы его не видал. Отбросы общества.

Сумерки потихоньку побеждали умирающий день. В смягчившемся свете заходящего солнца жесткое лицо Хартмана чуть разгладилось, ушла вечная кривая усмешка, исполненная презрения ко всему миру. Теперь перед Олегом стоял немолодой, но жилистый и уверенный в себе человек. Просто человек. Настолько, что старший милиционер рискнул вставить словцо.

— Сливки общества?..

— Чего? — буркнул Цвынар, и Олег стушевался.

— Какие сливки? мальчик? — усмехнулся Хартман, стряхивая коротенькую шапочку пепла с сигареты. — Европейские нищеброды, среднее звено картелей. Родители накопытили тяжелым трудом немного «бумажного» золота, а эта шваль его прожигает. Погонять зверье с геликоптеров, сделать из носорожьих ног урны для бумаг и стойки для зонтиков… Прибить львиную башку над камином. Дешевка. Есть конечно и кое-кто классом повыше, Цербская например, но это редкие исключения.

Олег шмыгнул носом. Он как-то привык к мысли, что видит действительно элиту общества, и слова командира, а также неприкрытое презрение вахмистра к гуляющей клиентуре… удивляли.

— Настоящие богатеи гуляют совсем по-другому. И в других местах, — скривился Цвынар. — Но нам до них еще расти и расти. И там другие конторы при деле, вроде какого-нибудь «Деспера» и прочий первый эшелон. Не вшивый «Тезей».

Олегу очень хотелось спросить, что же делает вахмистр в непочтенном «Тезее». Но юноша сдержался, решив, что в молчании — благо. Что бы ни нашло на Хартмана, это пройдет, и как бы после не огрести проблем за неудачное словцо.

— А вот скажи мне… дружище… — повторил Цвынар те же слова, с той же интонацией, вызывая у Олега острое чувство дежавю. — Точнее расскажи…

Вахмистр затянулся дымом и глянул прямо в глаза Олегу Остро, внимательно, с холодным прищуром.

— Расскажи мне. что же ты здесь забыл?

Юноша несколько раз открыл и закрыл рот, как сломанная игрушка «квакунчик» на заводной пружине. Больно уж необычным оказался вопрос. В голове крутились обрывки штампованных фраз из рекламных брошюрок и разные красивые словеса про долг.

— Упрощу вводную, — хмыкнул Цвынар. — Вот я на тебя смотрю…

Вахмистр повторил процедуру осмотра снизу вверх и обратно, чуть быстрее, но столь же внимательно.

— И вижу обычного тюфяка из глубинки. Городской, но не столичный. Оружия прежде в руках не держал. Не шпана из подворотни. Руками работать не умеешь. Головой тоже. Сидел где-то младшим делопроизводителем, щелкал «нумерикой»[3] или арифмометром, бумажки перекладывал. Мимо образования ходил — слова умные в голове болтаются. Ну и хлюпик, конечно — в неграх людей видишь, что вообще тянет на списание по медицинской непригодности к службе.

Цвынар опять сплюнул, а Олег поежился, вспоминая недавний инцидент, который и привел его на «нулевой рубеж».

— Так что ж ты здесь забыл, дурень?.. Почему решил заработать копеечку в кригскнехтах?

Олег снова коснулся груди напротив конверта. А затем… затем неожиданно рассказал все. Быстро, путано, сумбурно, как оно обычно и случается, когда внезапно начинаешь говорить о наболевшем, прожигающем сердце и душу страшнее самого злого солнца.

— Ясно, — подвел итог короткой и грустной исповеди Хартман. Вечерняя тень легла на его лицо, скрадывая выражение, только алая точка тлеющей сигареты светилась. — Все как обычно. Взял немножко в долг у барыг. Потом еще и еще. Не за то отец бил, что одалживался, а за то, что перезанимал. Но кто же в своем уме подписывает писульку о переводе взыскания на родственников? Ты совсем идиот?