Символика Православного Храма

Нетрудно видеть, насколько более глубоко и точно Византийское, Православное восприятие иконы соответствует догмату Боговоплощения, каковым и обосновано всё учение Православия об образе и в частности — об иконе. Своей исходной точкой это учение всегда имело "истинное, а не воображаемое воплощение Бога Слова". Из этого прямо вытекает, что во Христе обоженное Им вещество твари ("плотская субстанция" по Бл. Августину) оказывается "явлением всей полноты Божества телесно" (Кол. 2, 8-9), что и делает возможным и необходимым изображение в этом освященном веществе Божества и всего, что о ним связано в Горнем мире и в области вероучительных истин. Если же не так, то есть, если в вещественных образах невозможно отображение Божественного и небесного, то "разрушено домостроительство Христа, тщетна икономия спасения" (Теодор Студит, между Богом и тварью исчезает всякая связь, образуется непроходная пропасть. Эти положения находились в самом центре спора иконоборчества с иконопочитанием в VIII начале IX вв. и выходили далеко за рамки вопроса об иконах в узком смысле слова. Победа учения иконопочитателей была продолжением и блистательным завершением всего учения Церкви о Боговоплощении, о значении этой истины для жизни Тела Христова — Церкви, для спасения во Христе (в Церкви) вещественного творения Божия.

Но отсюда следовало, что в иконах, прежде всего в иконах Христа как "Слова, ставшего плотью" должно было отражаться не только человеческое естество, воспринятое Спасителем, но и Его Божественное естество, Божественная слава как Сына Божия. И действительно, Православное учение настаивает именно на таком двойном, или антиномичном символизме икон. Как верно подметил современный богослов "парижской школы" Л. Успенский, такое учение закреплено в 82-м правиле VI Вселенского (пято-шестого Трулльского) собора 692 г. Правило, отменяя изображение Христа в виде агнца, говорит, что, хотя древние "образы и сени" принимаются Церковью о любовью, как "знамения и предначертания истины", но теперь нужно изображать Христа в Его человеческом облике, чтобы "через это, созерцая смирение Бога Слова, приводиться к воспоминанию Его жизни во плоти, страдания и спасительной смерти и происшедшего отсюда искупления мира" (Книга Правил, VI-й Вселенский собор). Здесь важно, что в иконах Христа должно, следовательно, запечатлеваться не только Его "смирение", но и слава, как Бога Слова и Искупителя мира.

Так изображение кенозиса (уничижения) и славы Божества одновременно становится важнейшим основополагающим началом иконописного Канона.

Можно лишь заметить, что это начало заложено в Православной символике искони, а в 82-м правиле VI Вселенского Собора оно нашло лишь каноническое закрепление на очередном этапе церковной истории. Это правило, по словам Л. Успенского, полагает "известный критерий литургичности образа, подобно тому как канон в словесном и музыкальном творчестве определяет литургичность текста или песнопения. Оно (правило) утверждает принцип соответствия иконы Священному Писанию,... то-есть историческую реальность и ту символику, которая действительно отражает грядущее Царствие Божие..." "Церковь постепенно создает новое — как по содержанию, так и по форме — искусство, которое в образах и формах материального мира передает откровение мира Божественного, делает этот мир доступным созерцанию и разумению". (Успенский Л. "Смысл и язык иконы". Журнал Московской Патриархии, 1955, № 6).

Добавим к этому, что тем самым церковное искусство обеспечивает и благодатное общение, единение людей с миром Божественным. При этом Церковь решительно отмежевывается от того "презренного Эллинского искусства", которым, по словам еретиков иконоборцев, будто бы "оскорблялось" величие Иисуса Христа и иных святых лиц. Правило 100-е того же Трулльского собора гласит: "Очи твои право да смотрят, и всяческим хранением блюди твое сердце, — завещает Премудрость, ибо телесные чувства удобно вносят свои впечатления в душу. Посему изображения на досках, или на ином чем, представляемые, обаяющие зрение, растлевающие ум, и производящие воспламенение нечистых удовольствий, не позволяем отныне каким-либо способом изображать. Если кто сие творить дерзнет, — да будет отлучён" (Книга Правил).

Данное повеление как-будто не имеет отношения к иконам, оно анафематствует искусство не церковное, направленное к тому, чтобы очаровать зрение или растлить (соблазнить) ум, или вызвать чувственнее возбуждение. Поэтому, между прочий, почти всем современным художникам, скульпторам, писателям, поэтам, артистам, деятелям театра, кино и телевидения не плохо бы знать и помнить, что они находятся под анафемой VI Вселенского Собора, отлучены от Церкви, поскольку в их творчестве могут содержаться (и, как правило, содержатся) образы чарующие, растлевающие, возбуждающие.