Эта прочная постройка существует по настоящее время в совершенной целости и снабжает жителей Хеврона водой. Она похожа на Соломоновы пруды, хотя размерами менее всех их, и представляет четырехугольник. Внутрь ее ведет сбоку небольшая каменная лестница. Это, по предположению, тот пруд, близ которого Давид повесил убийц Иевосфея (2 Цар. 4, 12). Показывали мне также здание, построенное будто бы на месте Давидова дворца, но едва ли даже нижняя часть здания, хотя и древняя, современна Давиду. Хеврон вообще богат преданиями, не имеющими никакого основания. Так, у ворот городских показывают красноватую землю, из которой будто бы создан был первый человек (
Ной насадил в Хевроне первый виноградник и первый испытал на себе действие виноградного сока. По настоящее время здесь родится необыкновенного достоинства виноград, хотя он может назваться почти диким по степени ухода за ним. Кисти в восемь-десять фунтов и теперь не редкость. Он идет преимущественно на приготовление изюма, чем занимаются мусульмане. Евреи выжимают из него ногами сок и варят его, что будто бы заменяет процесс брожения. Вино, несмотря на такой патриархальный способ приготовления, выходит отличного качества, цветом и вкусом похожее на moscato di Siracusa, но по незначительности приготовления редко служит предметом вывоза. Невдалеке от города находится знаменитый Дуб, патриарх хевронской флоры, единственный остаток Мамврийской дубравы, в которой жил Авраам и в тени которой угощал таинственных странников. Несмотря на то, что дубу-гиганту насчитывают тысячелетия существования, он, по всей вероятности, лишь отрасль дубов, современных Аврааму. Притом это не собственно дуб, а
Население Хеврона состоит из турков, арабов и евреев. Христианам воспрещено здесь жить. Хеврон, в сравнении с другими городами Палестины, отличается относительной чистотой. Жители его промышляют, кроме выделки изюма и вина, фабрикацией бус и браслетов из голубого стекла и стеклянных ламп. Между евреями, живущими в Палестине, почти повсюду встречаются выходцы из России. Ревностные последователи Моисеева закона считают величайшим счастьем сложить свои кости в Обетованной земле; в этой надежде старики оставляют родину, увлекая за собой и свои семейства; по смерти их обжившаяся в Палестине молодежь обыкновенно остается там навсегда. В Хевроне также есть несколько эмигрировавших так им образом семей. У них-то обыкновенно на ходят приют заезжие в Хевроне христиане, для которых недоступны здесь жилища фанатических мусульман. Я приютился в доме еврейского семейства Шушкевич, выселившегося из Могилевской губернии; оно состоит из старика Менделя и молодой четы Берки и Сарры. Дом их – при самом въезде в Хеврон, по левую руку (городских ворот, в собственном смысле, не существует). Небольшой дом содержится довольно опрятно, но внутри ничто не доказывает достатка хозяев, хотя они и заплатили за дом около тысячи рублей на наши деньги, да кое-что, вероятно, и про черный день имеют. Живя в Хевроне, среди дикого и жадного народа, опасно выказывать достаток. Хевронские евреи носят опрятные пестрые ситцевые халаты с разрезами по бокам, меховые шапки и необыкновенно длинные и закрученные пейсы. Между ними много замечательно рыжих. Я имел несчастье приехать в Хеврон в пятницу, и потому было невозможно достать что-нибудь свежее для пищи. Хозяева указали мне молча только на самовар и на две бутылки вина. Я должен был ограничиться вином, в котором размачивал привезенный с собой хлеб, ибо мои конвойные распорядились разогреть самовар при помощи тряпок, обмакнутых в деревянное масло, и напустили такого чаду, что, отказавшись от чая, я должен был выбежать из комнаты и около часа просидел в темноте, на улице. Выспавшись как Бог послал, я положил в стол (в руки нельзя дать – суббота!) деньги за ночлег, вино и неудавшийся самовар и выехал из Хеврона обратно прежней дорогой по направлению к Вифлеему.