Синай и Палестина. Из путевых заметок 1865 года

В противность рассказам некоторых путешественников, в этой воде нет никаких живых существ; отсутствие в ней растительной жизни также полное. Увлекаемые Иорданом рыбы тотчас же умирают в море и выбрасываются на берег. Об отсутствии их говорит еще блаженный Иероним. Этот факт подтвержден был исследованиями экспедиции Линча и бывшего после него на Мертвом море Сольси. Экспедиция Линча собрала самые интересные сведения об Асфальтовом, или Мертвом море. Ее совершили американцы в 1848 году, а в следующем году появился в печати их отчет с картами и планами, изданный одновременно в Лондоне и Филадельфии. Отважные путешественники, в сопровождении ученых и со многими матросами, отправились 8 апреля по Тивериадскому озеру на двух лодках, медной и железной, построенных нарочно для цели экспедиции в Америке и перевезенных от Каифы до озера на верблюдах.

Объехав Тивериадское озеро, они вошли в Иордан. Длину его между двумя озерами полагают в двести миль, считая изгибы. Лодки делали не более шести миль в день. Река очень быстра. Пришлось пройти с опасностью чрез двадцать семь самых быстрых мест; лодки часто ударялись о камни, отчего медная особенно пострадала; но она еще более потерпела впоследствии от едкой воды Мертвого моря.

18 мая Линч прибыл к месту, которое обыкновенно посещают богомольцы; он считает его в числе опасных. По мере приближения к морю ветер стал наносить сильный, вонючий запах. Лодки вошли в море при довольно свежем ветре. Оно волновалось и, казалось, было покрыто белым слоем соли. «Наши лица и платья, – говорит Линч, – быстро покрылись соляными кристаллами, производившими раздражительное действие на кожу и на глаза. Тяжело нагруженные лодки сначала не чувствовали особенного сопротивления воды, но когда ветер усилился, то, казалось, не волны, а молоты били в их стены. В продолжение первых двенадцати дней плавания мы все чувствовали себя довольно сносно, за исключением лишь одного из нас; но наконец явились признаки, внушившие нам беспокойство. Все мы стали походить на страдающих водянкой, тощие пополнели, а полные стали необыкновенно толстыми; бледные лица приобрели свежий цвет, а бывшие прежде свежими – стали багровыми; малейшая царапина загнаивалась, и все тело многих из нас покрылось гнойными прыщами; все жаловались на боль от воды, когда она попадала на обнаженные части. Несмотря на это, мы имели пока хороший аппетит, и я не терял надежды на достижение цели экспедиции. В воздухе не могло быть ничего вредоносного; его не могли портить разлагающиеся органические вещества, ибо по берегам растительность весьма незначительна, а вонючий запах, который мы часто слышали, происходил, вероятно, от теплых серных источников, не считающихся вредными для здоровых. Мы нашли, правда, три раза мертвых птиц, но они, без всякого сомнения, погибли от истощения, а не от вредного морского воздуха, который не имеет совершенно никакого запаха и более всякого другого пропитан соляными газами, благоприятно действующими на организм человека».

«Вокруг нас, – говорит далее автор, – были черные бездны и острые скалы, подернутые прозрачным туманом; а на трехстах футах[66] под нами лот касался погребенной Сиддимской долины, покрытой в настоящее время грязью и солью. В то время как мысли мои были обращены к этому предмету, мои товарищи, не могши осилить напавшую на них дремоту, заснули во всех возможных положениях тяжелым, беспокойным сном. Когда мы в первый раз увидели море, его ужасный вид привел нам на память слова, начертанные над входом в Дантов ад: „Оставьте, входящие сюда, всякую надежду!“ С той поры, однако же, в продолжение путешествия, представлявшего столько моментов самого живого интереса, мы избавились от первого тяжелого впечатления. Но теперь, когда я бодрствовал один среди товарищей моих, погруженных в оцепенение, страх снова овладел мною, волосы мои встали дыбом, как это было с Иовом, когда пред лицом его прошел дух, и моему воображению представлялось нечто ужасное в разгоревшихся и вздутых лицах моих спутников; казалось, страшный ангел смерти носился над ними; их жаркий лихорадочный сон был, в моих глазах, его предтечею. Одни спали, согнувшись, глубоким сном, и руки их, лишенные по кисть кожи от вредного действия воды, безжизненно висели на покинутых веслах; другие, закинув голову назад, с растрескавшимися в кровь губами, с ярким румянцем на щеках казались, даже и во сне, страдающими от жара и истощения, тогда как иные, на лицах которых играли отражающиеся от воды лучи, походили на призраков, и их забытье сопровождалось нервным дрожанием всех членов; время от времени они вскакивали, жадно припадали к бочонку с водою и снова впадали в оцепенение»…