Синай и Палестина. Из путевых заметок 1865 года

– Ну, нам теперь уже остается только пойти к консулу и просить его, чтобы он не пускал в Назарет такого беспокойного человека, как вы.

– К консулу?.. А вот ты еще поговори со мною, так я тебя самого к консулу стащу! Я русский странник. Что мне консул? Никто мне препятствовать не может…

Я взял отца Агапита под руку и хотел его отвести от толпы, как вдруг откуда-то явилась бойкая молодая бабенка, да так начала отделывать русского странника, что тот обратился в бегство. Толпа разразилась хохотом и одобрениями, и долго еще долетали до нас речи разгневанной бабенки: «Ах, ты, мошенник этакой, такой-сякой!.. Псица тебя родила, разбойника!.. Инока честнова задумал сквернословить, чтобы тебя…» и т. д.

Много кое-чего можно было слышать и видеть в этот день. Это убедило меня ехать отдельно от толпы странников. Я пригласил сопровождать меня в качестве драгомана, по рекомендации Виктора Кирилловича, русского еврея Винкельштейна. Самойло Абрамович в давние времена выехал из России, принял в Иерусалиме протестантство и славился как зажиточный и хороший человек; но в последние годы благосостояние его пошатнулось, он разорился, обленился и стал попивать… Виктор Кириллович, рекомендуя его, надеялся, что он будет мне полезен знанием местности и туземных языков и, в то же время, думал сделать для него доброе дело. Я положился на рекомендацию, и мы начали готовиться в путь.

Сборы странников продолжались целый день. Наконец кое-как поладили с мукирами и стали кучками отправляться по дороге в Назарет – кто на лошади или муле, кто просто пешком. Я пошел с секретарем консульства, господином И., смотреть нанятых для меня лошадей. В калитке налетает прямо на нас «русский странник»; за ним поспешает брюхатый немец в низко подпоясанном полосатом халате и шапочке.

– Что с вами? Что вы? – спрашивает их господин И.

– По своим делам, ваше высокоблагородие, – спешит ответить странник, скинув шапочку и тряхнув головою.

– Помилуйте, господин секретарь, – говорит запыхавшийся немец, – это сущий разбойник! Выпил у меня бутылку водки, схватил с полки колбасу и убежал, не заплатив денег… Прикажите, господин секретарь, заплатить мне пятнадцать пиастров.

– Отчего ты не отдал деньги? – спрашивает господин И.

– Капиталов нету, ваше высокоблагородие!

– Он обругал мою жену, господин секретарь, и меня хотел бить, когда я потребовал деньги. Прикажите ему расплатиться, господин секретарь.

– Отдай сейчас деньги! – говорит господин И.

– Помилуйте, ваше высокобродие, я докладывал – что капиталов не имею.

– Зачем же ты пил у него водку и взял колбасу, когда нечем заплатить?

– А что же, ваше высокобродие, разве мне с голоду пропасть, аки черви капустной?

– Кавас! Посади его под арест, пока проспится, – распорядился И.

Солнце уже закатывалось, когда я возвращался в Русский приют, в последний раз посетив храм Гроба Господня. Странники все еще продолжали тянуться по назаретской дороге…

Навстречу мне летит русский странник с котомкой за плечами.

– Как? Вас таки отпустили? – спрашиваю я.

– Кто меня смеет не пустить? Я русский странник… Мне консул препятствовать не может…

20 марта в десять часов утра я оставил Иерусалим навсегда[70]. Меня сопровождали – толстый Винкельштейн верхом на муле, турецкий хаял с ружьем, которое оказалось впоследствии без кремня, закутанный в бедуинский плащ, на тощей лошаденке, и друз-мукир, в широчайших шароварах, вздернутых выше икор, и в чалме. Лошадь моя оказалась не той, которую показывали мне накануне, а погонщик – весьма грубым существом. Последнее открылось не вдруг, а иначе я предпочел бы возвратиться в Иерусалим, чтобы нанять другого. Мой драгоман, тучная, почтенная и подчас довольно пьяная фигура, также впоследствии не оправдал моих ожиданий; но сначала я был им доволен. Он, не умолкая, рассказывал мне историю каждого камушка по дороге, что дало мне на первый раз высокое мнение о его сведениях в библейской археологии.

Выехав чрез Дамасские ворота, мы оставили влево Гробницы Царей. С грустью и сожалением оглядывался я на Иерусалим… Странное чувство! – точно я покидал родину…