Синай и Палестина. Из путевых заметок 1865 года

Сулим теперь довольно большая деревня, утопающая в роскошной зелени, среди которой разбросаны сотни пчелиных ульев. Чрез деревню протекает ручей; часть его перегорожена и образует водоем с медленно возобновляющейся в нем водой. К нему спускаются по лестнице, ступеней в пятнадцать. Дальний конец водоема открыт под сводами дома. Измученный жаждой, я слез с лошади и спустился к воде, но невольно остановился, увидев женщину, мывшую в водоеме свои грязные ноги, а вблизи – какого-то правоверного, вылезавшего из него после только что совершенного в нем омовения. По поверхности воды медленно тянулись мне навстречу сорные пятна. Бывши в длинных сапогах, я вошел в воду, думая найти выше, под сводами дома, более чистую струю; но и там, к моему горю, барахтался голый мусульманин, сидя на дне водоема. Не могу вспомнить без отвращения, что я вынужден был утолить жажду этой гадкой жидкостью.

Поднявшись обратно по лестнице, я увидел огромный рой пчел, летевший прямо к тому месту, где я стоял, и к которому подъезжали в это время отставшие от меня хаял и драгоман. Я крикнул Винкельштейну о грозившей опасности и бросился бегом в сторону. Раскисший от усталости еврей не расслышал меня, а хаял и мукир не могли понять… Раздались отчаянные вопли; лошади начали ржать и брыкаться. Винкельштейн сваливается вместе с переметными сумами с своего росинанта; хаял как стрела мчится в поле; друз валяется по земле, с воем хватаясь то за лицо, то за другие части тела. Лошади и мул, несмотря на усталость, как бешеные скрываются из глаз… Все это совершилось мгновенно. Я отбежал довольно далеко, но до меня продолжали долетать стоны искусанных пчелами.

Оставшись невредимым, я, по миновании опасности, направился из засады к месту происшествия. Жирный Винкельштейн, сидя на земле, выл как ребенок; слезы градом лились из глаз, лицо решительно утратило человеческий образ, приняв цвет и форму шишковатой свекловицы. Друз ругался во все горло, почесываясь и разыскивая потерянную им чалму… Чрез несколько времени лошади сами вернулись в деревню; но в поле они валялись, чтобы избавиться от пчел, и раздавили и перемяли все, что было с ними в переметных сумах, причем некоторых вещей вовсе не оказалось. Я не жалел о дорожных припасах, ибо мы приближались к Назарету, где их можно было возобновить, но я потерял при этом некоторые интересные предметы, как например, гербарий, собранный на Синайском полуострове, банки с пресмыкающимися, часть моего дневника и т. п. Одно было раздавлено, другое потеряно. Вода из Мертвого моря, налитая в бутылку из-под шампанского, сохранилась благодаря толщине стекла.

Оправившись и закусив остатками запасов, мы двинулись далее. От Сулима видна снежная вершина Большого Гермона и широкая Назаретская долина. Вправо от дороги, вдали, возвышается Фавор, имеющий отсюда форму треугольной шляпы. Переехав поперек долину, покрытую свежей травой и местами кустарником и деревьями, мы стали подниматься в горы по живописным ущельям. Утесы то покрыты зеленью, то отливают красивым золотистым цветом известкового камня. Наконец мы завидели Назарет, расположенный довольно высоко в горах, на небольших холмах, и сползающий с них в центральную котловину. Несколько деревьев, минарет в соседстве густого кипариса и белые здания с плоскими крышами представляют с окружающей местностью довольно живописный ландшафт.

Назарет. Тивериада. Каифа

Зная, что партия поклонников прибыла уже в Назарет, и потому не рассчитывая найти свободное помещение в Русском приюте, я проехал к Casa Nuova – новому прекрасному зданию католического приюта. На мой стук патер отворил запертую изнутри дверь и на просьбу о помещении отвечал вопросом: какого я исповедания? Узнав, что греко-российского, он сообщил мне с пожатием плечами, что приют учрежден исключительно для католиков. Это было для меня новостью, ибо во всех других католических пристанищах путешественники принимаются без различия вероисповеданий. Я отправился в протестантский дом, но тот был переполнен народом. Тогда я вынужден был обратиться к Русскому приюту.