Синдерелла без хрустальной туфельки

В двери тихонько зашуршал вставляемый с той стороны в замочную скважину ключ, и Саша вздохнул с облегчением. Повесив обратно на крючок куртку, он прокрался быстро на кухню, включил лампу-ночничок на подоконнике. Сев за кухонный стол и сцепив перед собой руки, стал ждать Василису — сейчас он ей устроит тут кузькину мать…

— А что, позвонить-то слабо было? — возмущенным шепотом произнес он сразу, как только она нарисовалась в дверях и удивленно-испуганно уставилась на него. — Я ж просил тебя — позвони, когда выходить из кафе будешь! Я встречу!

— Ой, а я и забыла совсем! — так же шепотом хохотнула в ответ Василиса. — И что телефон работает — тоже забыла! Привыкла уже как-то без него обходиться, знаешь. Говорят, к хорошему быстро привыкаешь. Неправда. К плохому — гораздо быстрее…

— Ты давай мне зубы не заговаривай, девушка! Чтобы это было в последний раз, поняла? В следующий раз обязательно позвони, я встречу.

— Ага… Только это… Неудобно как-то…

— Чего тебе неудобно?

— Ну, отвлеку вдруг… А может, на тебя вдохновение в этот момент нападет? Или снизойдет? Или спустится? Как там у вас, у писателей, правильно говорится, а?

— Ничего такого не снизойдет и не спустится. Звони. Поняла?

— Поняла… Я ведь, ты знаешь, прочитала твой роман. Всю ночь предыдущую не спала. Мне так понравилось, Саш… Я даже не помню, что я читала такое в последний раз, чтобы мне отрываться не хотелось…

— Правда? Тебе правда понравилось?

Саша вдруг улыбнулся смущенно и отчего-то пожал плечами — прежняя злость на эту девчонку моментально испарилась куда-то, будто и не было ее вовсе, а вместо нее напало вдруг это странное ощущение смущения от ее похвалы — даже не сказать, что приятное, а какое-то незнакомое, необычное совсем чувство…

— Правда, Саш. Ты знаешь, давно с таким удовольствием ничего не читала, чтобы внутри у меня все пело…

— Тебе сюжет понравился?

— Да и не столько сюжет, в общем. То есть, я хочу сказать, не в сюжете тут дело, а в ощущениях каких-то душевно-праздничных, которыми ты делишься щедро через писанину свою. Читаешь ее и понимаешь, что жизнь — она все-таки подарок, а не дерьмо. И это так здорово, знаешь… Ну, в общем, мне и не объяснить толком… А почему ты их не печатаешь, романы свои? Пусть бы их люди читали. Это же нормально — кто-то пишет, кто-то читает. И все при деле…

— Да я носил один раз в издательство. Давно, правда. Не взяли.

— А что сказали? Плохо?

— Да нет. Что плохо, как раз не сказали. Сказали, формат не тот…

— И что?

— И все. Я больше никуда и не пошел.

— Да почему?! Подумаешь — формат не тот! Для того издательства, может, и не тот, а для другого — как раз и тот! Ты что? Так же нельзя! Даже не по-мужски как-то! При первой же неудаче взял и отошел в сторону!

— Да, я сначала тоже себя за это ругал, знаешь. А потом вдруг понял — не хочу никакой такой суеты. Мне и так хорошо, без трепыханья этого. Пишу и пишу себе, живу и живу себе. Я удовольствие свое уже в процессе успел словить, понимаешь? А погоня за признанием — это уже суета, лишние и никому не нужные телодвижения. Мне, по крайней мере, точно не нужные.

— Нет, не понимаю… — медленно покачала головой Василиса, садясь напротив него на кухонный стульчик. — Не понимаю, Саш. Вроде все правильно говоришь, но что-то тут не так… Давай-ка поподробнее объясни мне, глупой…

— Ну, понимаешь, каждый должен устроиться на этой земле так, как ему предназначено. Детям земли — одно, детям солнца — другое…

— А что, мы разве не все дети земли?

— Нет…