Синдикат 'Громовержец'

Жакет с кантом делал ее похожей то ли на гардеробщицу, то ли на гостиничную администраторшу - то есть лицо официальное, наделенное полномочиями.

В таком строгом виде она садилась перед начальником милиции и скрупулезно доносила о всех нарушениях порядка и законности, свидетелем которой она стала.

Ильинична сдавала всех: соседей, знакомых, родственников. Дутов по четвергам узнавал подробнейшие сведения о том, кто подрался с тещей, кто возил левак на казенной машине, кто травил в Подгорке рыбу борной кислотой, чтоб поменять на самогон.

И все бы ничего, но старуха придирчиво следила за тем, чтобы ее информация шла в дело, а не просто принималась к сведению. Если после ее сигнала к нарушителю не приходил хотя бы участковый, она доставала из буфета ручку, перемотанную пластырем, вырывала пожелтевший лист из общей тетради и садилась сочинять жалобу в областные структуры.

Ильнична рассуждала здраво: если человек, к примеру, напился и съездил по физиономии жене, его нужно наказать. А если власть игнорирует сообщения граждан, то такую власть саму нужно наказывать.

Очередной четверг был осенен для Дутова утомительной зубной болью, которая началась до рассвета и не дала майору выспаться. После обеда он с кислым лицом сидел в кабинете, чертил загадочные знаки на бумаге и выслушивал Ильиничну, которая неутомимо исполняла свой гражданский долг.

- ...Я специально подглядела - оне поросям в корыто хлеб сыплють, вполголоса докладывала старуха. - Где такие деньги, чтоб поросям хлеб давать? А вот где - ихняя сноха вечером на пекарне убирается. Значит, воруеть! Мож оне будуть говорить, хлеб плохой. А хыть и плохой - хлеб же...

Дутову неприятно было смотреть в темное сердитое лицо старухи, и он отвернулся к окну. На подоконнике стоял сувенир, подаренный начальником соседнего райотдела. Маленькая скульптурная группа: два полосатых зэка пьют пиво за столиком, а милиционер в генеральских штанах им прислуживает с полотенцем на руке.

Подобные шедевры лепили из хлеба заключенные в колонии. Забавные фигурки раскрашивались гуашью и лакировались. Знала бы Ильинична, что и на такое непотребство хлеб переводится... Хотя Дутов слышал, будто эти хлебные скульптуры покупают иностранцы, большие деньги отдают. Где б найти таких иностранцев...

- ...И вот еще: к Копейкиным за солью заходила давеча, - говорила старуха. - А Егор, зять, он так - фырсь от стены! Гляжу - там счетчик лектрический! И проволоки торчать! Это ж он, гадина, чегой-то закручивал, чтоб за свет не платить! А если до пожара докрутится?

Дутов слушал с отвращением, но ничем не мог возразить. Ильиничну в городе побаивались, особенно на Париже, где она жила. Предпочитали не связываться - кому охота? И сам Дутов ее побаивался.

А старухе только того и надо. Она про себя думала: "Пусть я старая и маленькая, но уважить себя заставлю". И заставляла. Все знали ее как специалистку по мелким неприятностям, вот и старались обходить стороной, словно кусачую собачонку.

Вот и сейчас - с каким удовольствием Дутов выставил бы старуху вон! А вот нельзя. Чуть что не так - начнет склочничать, писать кляузы, жаловаться, что милиция и сама не работает, и сигналы от граждан не принимает. И пожалуйста - вот тебе еще одна мелкая неприятность...

Приходилось слушать, кивать, терпеть и делать вид, что все очень серьезно, что разделяешь старухино негодование и готов тотчас действовать...

- Молодой-то совсем от рук отбился, - слышался мстительный голос старухи. - Раньше - парень как парень. А щас каждый день пьяный. Все куда-то ходить, ходить... Домой - за полночь. А вчера с дружками орать стали песни, никакой возможности спать...

- Кто? - вяло спросил Дутов, отвлекаясь от своих дум и изнуряющей зубной боли. - О ком разговор?

- Да младший, - терпеливо пояснила старуха. - Зинкин сын.

- Паклаковой Зинки? - уточнил Дутов. Паклю он еще не знал. Пакля по-серьезному не попадался. - Так... И что?

- Я ж говорю! Разболтался совсем парень. Пьяный ночью ходить. Песни ореть. Вино сумками носить... Где такие деньги?

- Ага, - сказал Дутов и проставил загадочный знак на бумаге.

Моментально в его голове созрел нехитрый план. Послать участкового. Собрать жалобы с соседей. Составить протокольчик. Указать на недопустимость антиобщественного поведения. Одним словом, пустить все по накатанной колее. И вот: с одной стороны старуха успокоится на ближайшие две недели. С другой лишний плюсик в актив райотдела. Пусть незначительный, но в отчетности не помешает.

- Ладно, Ильинишна, - сказал он, вставая и намекая на окончание разговора. - Будем принимать меры. Придет от нас человек - ты все ему расскажешь.

- Вот, вот! - обрадовалась старуха. - Кто придеть-то? Аркашка опять?

- Да, Аркадий Михалыч. Участковый, ты его знаешь.

- Скоро ждать?

- Ну... завтра. Может, через пару дней. Скоро. Ильинична, уходя домой, словно на крыльях летела.

"Кто после этого скажет, - думала она, - что я дряхлая и никчемная? Никто не скажет. Маленькая я, а столько во мне характера!"

"Маленькая ты, - думал в свою очередь Дутов, - а сколько ж от тебя вони..."

* * *