Синдикат киллеров

Впрочем, именно сегодня Арсеньич, как и Никольский, — тут они шли в своих рассуждениях, что называется, ноздря в ноздрю, как рысаки на скачках, — были почему-то уверены, что всю их дальнейшую судьбу решат ближайшие два-три часа. А остальное, даже если где-то и кровь прольется, будет делом техники. На войне — как на войне, без жертв не бывает.

Но вот Сучков сидит занозой в мозгу и не дает возможности спокойно поразмыслить и оценить происходящее. Будто чего-то не хватает, нетерпение гложет какое-то, возбуждение мучает. Это плохо. Арсеньич привык в самых жестких ситуациях быть предельно сосредоточенным и стараться владеть ими, а не подчиняться им.

Примерно на ту же тему размышлял сейчас и Никольский.

Радио в машине, наверное, в десятый уже раз талдычило одно и то же, и обкатанные, стертые слова о необходимости возвращения к немедленной и всеобщей справедливости, за которыми уже четко просматривалась жажда еще большей, абсолютной теперь уже власти, не вызывали первоначальной мысли: а вдруг они и в самом деле искренни и желают добра? Нет, ничего кардинально нового нельзя было уже ожидать от людей, ни черта не смыслящих в объективных процессах, происходящих в обществе и уже крепко затронувших его глубинные слои. Рецидивы еще могут случиться, вот вроде этого ГКЧП, но поворота в обратную сторону уже не произойдет.

Каков же вывод? Сучков, надо думать, проиграл. И будет стараться выйти из игры с наименьшими потерями, значит, какое-то время неопасен. Гораздо хуже то, что он не забудет своих откровений. Вот этот его страх может привести к непредсказуемым поступкам. И кстати, степень его проигрыша тоже будет зависеть от величины ставки, а одной из карт в этой игре пока является Никольский, иначе говоря, запись их беседы, если таковая действительно велась.

Вчера между уходом Арсеньича и «приходом» Платона полистал Уголовный кодекс, выискивая, на чем его могут прихватить. Нашел, конечно, уголовную статью — 64-ю. Особо опасную, явно отдающую запахом измены Родине. Ну что ж, как говорится, подходяще, если смотреть на это дело с юмором. Черным, разумеется. И соответственно недоносительство об этом важном государственном преступлении на круг выливалось минимум, как он понял, в три года.

Значит, что конкретно инкриминировать — уже есть. Это в том случае, если у Сучкова, как у Наполеона Бонапарта, все ходы-отходы тщательно запланированы и подготовлены. И если, — а это самое главное? — он, Никольский, действительно отважится послать Сучкова в приличном направлении.

Ну-ну, поглядим! Решительности-то нам не занимать.

Но, с другой стороны, кому придет в голову поверить, что первые люди государства и в самом деле способны закатить эдакое представление? Только в больной голове может родиться нечто подобное. А таким больным, известное дело, одно место — у Кащенко. Вот вам и весь сказ.

И поэтому, решил Никольский, кульминация спектакля, судя по всему, должна развернуться где-то в районе российского Дома Советов. То бишь на Краснопресненской набережной. Оттуда, вероятно, и пойдет дальнейший отсчет событий. Если только наши бравые чекисты уже не сделали свое черное дело. Тогда — и это точно — полнейший абзац.

8

Нет, все-таки это был в высшей степени странный переворот. Уже где-то около часа дня Ельцин объявил своим указом, что все решения ГКЧП не имеют никакой силы на российской территории, а затем, забравшись на танк возле здания Верховного Совета РСФСР, объявил всех участников чрезвычайного комитета вне закона. И добавил, что все должностные лица, исполняющие приказы ГКЧП, будут преследоваться по закону.

Но ведь войска-то уже введены в город. Они заняли все пригородные шоссе, стоят на Манеже, на улице Горького. Пока, правда, просто стоят, словно ждут команды. Но будет ли она?

А народ валит на Краснопресненскую набережную, к дому, похожему на огромный дурацкий торт, облитый взбитыми сливками. Кто-то уже сравнил его с американским Белым домом — вроде как центр государства, — но, похоже, если тут и есть какое-то сходство, то только цвета, не больше.

Однако одно дело слышать, а совсем другое — видеть происходящее своими глазами. И поскольку глаза не обманывали, а Никольский с Арсеньичем постарались проскочить на машине через все горячие точки — здесь, в Москве, разыгрывался какой-то злой, неумный фарс. И все в нем — от ареста Горбачева до введения на городские улицы армейских частей — указывало на якобы серьезные намерения одних и полное неприятие этих намерений другими. Толпы москвичей окружали танки и бронетранспортеры, которые никакого страха у населения не вызывали. Однако же если ситуация в дальнейшем пойдет на обострение и если, наконец, вступит в дело извечная российская провокация, то фарс непредсказуемо обернется трагедией. Значит, и решение пока может быть единственным: максимально избегать любых провокаций.

С тем они и прибыли, наконец, в Тушино, в свой офис.