Синдикат

— …Здравствуйте… ребята… — проговорила я. — Ну что ж… Вот сейчас… мне тут наладят слайдпроектор, и мы… кое-что посмотрим…

Щуплые, угловатые, костистые, они смотрели на меня без всякого интереса. Рядом крутился Эдик и еще один парень, видимо, тоже — сотрудник «Твердыни»…

— Что бы вы хотели посмотреть? — спросила я, подавляя страх и сострадание при виде этих гаврошей… — Я вообще-то привезла еще мультфильмы израильских авторов, есть виды городов Израиля…

— Мультики давай! — крикнул один, остальные заржали взрослыми голосами.

— Что вы делаете, — тихо проговорил у меня за плечом Эдик, — они же взрослые люди, не смотрите, что малорослые… Им всем по восемнадцать, по двадцать лет…

Я во все глаза глядела на эту породу лесных недорослей, — сколько же в детстве недодано было фруктов, молока, мяса… этим потерянным коленам…

— Ну, хорошо, — сказала я. — Кто из вас бывал хотя б однажды на море?

Они молчали, также вчуже, равнодушно меня рассматривая.

— Я расскажу вам про моря, — хотите? Сразу про три моря, вокруг клочка земли. Про Средиземное. Красное… Мертвое… Начнем вот с этой рыбы… — и поставила слайд с удивленной физиономией красной, в черную полоску, рыбины, с какой лет пять назад столкнулась в Эйлате, у кораллового рифа…

…На рассвете, проснувшись, по обыкновению своему, в пять, я быстро собралась, написала благодарственную записку Эдику, оставила ребятам в подарок книги, календарики и буклеты, сложила слайдпроектор в коробку, взвалила сумку на плечо и тихо вышла во двор. Пансионат «Лесное раздолье» еще спал.

Я миновала поляну с тремя соснами и разбитым джипом «Чироки» и попала на асфальтированную площадку перед ржавыми воротами. Здесь стояла скульптурная группа: почти целый мужчина, подпертый с обеих сторон двумя женщинами, одна из которых держала на руках неважно сохранившегося ребенка. Из-под ног этого многоженца рвались в вечное небо два лебедя с поистине орлиным размахом крыльев…

Минут сорок я голосовала на шоссе, на Брянском направлении, надеясь, что мой приличный вид смягчит сердце какого-нибудь водителя… Наконец притормозил какой-то «москвич»-долгожитель.

Я наклонилась к окошку:

— До Брянска не подбросите?

Пожилой, вполне благообразный дядька в куртке. На заднем сиденье кто-то спит, откинув голову и закрыв ее кепкой, — такие по семьдесят рублей продаются во всех российских сельмагах…

— А сколько дадите?

— Не знаю… назовите вы цену…

— Охо-хо… Брянск, эт, уважаемая-хорошая, недешево будет… Эт я крючок приличный должен делать…

Сейчас заломит, с тоской подумала я, а куда деваться? Представила, что сейчас меня нагонит Эдик, примется уговаривать остаться с его мировыми ребятами, рассказывать про вот такойского окуня… Сейчас заломит, долларов двести…

— Ну, сколько ж с вас взять? — он изучающее смотрел на меня сквозь полуопущенное стекло — Не меньше двухсот… Двести рублей дадите?

Я открыла дверцу и села рядом с ним… Поехали…

— Народ-то все ездит, ездит… вон, старика подобрал, дрыхнет, чучмек какой-то… ни слова по-человечески, а туда же… путеше-е-ествует… С вами хоть поговорить можно…

И минут десять мы оживленно обсуждали здешние места, политику, президента Путина и мою тетку, учительницу, которая, согласно инструкциям департамента Бдительности, родилась в моем воображении пять минут назад, и к которой я — к немалому своему удивлению — ездила в гости…

На горизонте показалось Сельцо…

По мере приближения некоторая странность стала проявляться в домах, в пустынных улицах, в разбитых окнах вчера еще целых, хоть и обшарпанных домов…

— Ё-олки… Эт что здесь за погром? — спросил дядька… Мы тормознули у совершенно разгромленной «Рюм.чной»… На террасе валялись несколько перевернутых столов, осколки бутылок и битой посуды, сильно покропленные то ли портвейном, то ли кровью… И вокруг, насколько хватало взгляда, в таком же разгроме пребывал весь славный поселок городского типа…

— Нич-чего себе… — пробормотал водитель… — Да хоть одна живая душа здесь найдется?

Живой душой оказалась все та же старуха в кустах, отплясывающая, — с удвоенной энергией, — краковяк на жестяных банках из-под пива…

Мы подрулили ближе.

— Бабуль! Эт что у вас тут за театр? — спросил водитель. — Кого бомбили?

Она подняла голову, ударила ногой по банке, та грохнула, и — эхом отозвалось несколько выстрелов на соседней улице…

— Свадьба вчера гуляла, — она мотнула головой в сторону «Рюм.чной»… — Не пустили ребят, они осерчали, стали безобразить… милицию повязали, сейчас на Почтамте держат… Говорят, из Брянска отряд пришлют… Да у наших ведь тоже пукалки имеются… Вон, слышьте?

Тут опять, уже ближе, раздались выстрелы, дядька мой поддал газу, и мы помчались по Сельцу, не оглядываясь…

— Вот ведь, козлы! — в сердцах проговорил мой водитель, когда отъехали километра на два от опасной зоны. — Вот ведь жизнь, а? Все водка, все это питье окаянное…