Синдром

То же не укрылось и от глаз Эйдриен. Мами выпила второй мартини и теперь вылавливала оливку. Это наводило на мысль о том, что разговор вот-вот прервется, поэтому настало время переходить к решительным действиям. Эйдриен взяла бокал за ножку и покрутила его, наблюдая, как по стенкам расплываются маслянистые разводы. Вдали с назойливым комариным писком пересекал бухту водный мотоцикл, подпрыгивая на волнах, а Макбрайд рассказывал Мами о своей исследовательской работе.

«А если бы это было разбирательство в суде? Как бы ты себя повела?» – подумала Эйдриен и без обиняков спросила:

– Мистер Крейн оставил какие-нибудь бумаги?

Вопрос явно застиг хозяйку врасплох.

– Простите?

– Я знаю, что его собственность уже распродана, – пояснила Эйдриен, – но иногда…

– Что ж, вы не первая, кто задает мне этот вопрос, – сказала Марика Винкельман и, икнув, прикрыла рот рукой. – После смерти Кальвина приходил какой-то человек из полиции. И тоже интересовался бумагами. Ужасно мерзкий тип! – Мами тряхнула головой. – Я ответила ему любимой французской поговоркой Каля: «Pas des cartes, pas des photos, et pas des souvenirs».

Эйдриен беспомощно взглянула на нее:

– Я учила испанский.

Макбрайд перевел:

– «Ни писем, ни фотографий, ни воспоминаний». – Он горестно улыбнулся. – И это очень неутешительно. Что ж, спасибо за гостеприимство. Думаю, нам пора.

– Вы очень добры, – согласилась Эйдриен и встала, протянув хозяйке на прощание руку.

Та взяла ее ладонь в свою и довольно долго держала ее, со знанием дела изучая линии на руке.

– У вас сильная аура, моя милая, – сказала она и тут же рассмеялась. – Давайте присядем. – Повернувшись к Макбрайду, Мами Винкельман добавила: – Каль был таким болтуном. Тоже мне, «pas des cartes»!

Глава 37

Мами вернулась несколько минут спустя, подправив помаду на губах и прибрав волосы. В руках она держала потрепанный портфель и небольшой фотоальбом.

– Калю нравилось заниматься перепиской здесь. – Она поежилась и добавила: – Что-то ветер поднимается, пойдемте в дом.

Поманив гостей за собой, Мами провела их по длинному коридору, и все трое оказались в зале с низким потолком и старомодными окнами с опущенными жалюзи. Над самой головой лениво вращался вентилятор.

Ветер трепал листья пальм, за которыми виднелась черно-синяя гладь Мексиканского залива – на воде дрожали белые пенные барашки. Макбрайду казалось, что воздух буквально пронизан электричеством. В обставленном старой ротанговой мебелью зале хозяевами себя чувствовали растения: фиги с узкими листьями, папоротники, гибискусы, цитрусовые деревья в огромных глазурованных горшках… У самой двери цвели, наполняя воздух приторным благоуханием, гардении.

Мами устроилась на диване между гостями и положила на колени альбом. Открыв его, она принялась быстро переворачивать страницы, одну за другой, нигде не задерживаясь подолгу.

– Родительский дом, – проговорила голландка. – В Амстельвине.

– Какая прелесть, – заметила Эйдриен и не слукавила: дом и впрямь выглядел роскошно.

– Они оба работали в банке, – поведала хозяйка. – А мама при этом еще участвовала в феминистском движении. Настоящая «Долли Мина»![47]

Мами переворачивала страницы и мечтательно рассматривала снимки.

– Мой брат Роэл, – вздохнула она. – Такой красавец!

– Вы с ним видитесь?

– О нет. Роэл умер во время войны.

– Погиб на фронте? – уточнил Макбрайд.

Хозяйка покачала головой:

– Нет. Туберкулез.

Другая фотография – на этот раз молодой женщины, которая сидела за столиком кафе. Судя по всему, в Европе.

– Угадаете, кто это? – кокетливо спросила престарелая женщина.

Лью улыбнулся.

– Тут и сомнений быть не может, – ответил он. – Это Грета Гарбо. Я ее где угодно узнаю.

Мами пьяно захохотала и оглушительно гаркнула:

– Ага! Какой милый человек и такой лжец!

– А ведь это вы, правда? – спросила Эйдриен. – Какая хорошенькая!

– И вы очень добры, милая, спасибо, – ответила хозяйка. Затем перевернула еще одну страницу и постучала указательным пальцем по небольшому снимку форматом пять на семь. На карточке позировали с полдюжины мужчин: друзья расположились на элегантной террасе домика в Альпах.

– Вот! – сказал Мами Винкельман. – Это я и хотела вам показать.

Перед ними лежал снимок оттенка сепии, напечатанный в коричневых тонах. Мужчины стояли рядами: три на заднем плане и столько же впереди, преклонив колено. Они были одеты в старомодные костюмы для пешего туризма: трикотажные панталоны, гетры, тяжелые ботинки и узорчатые шерстяные свитера.

– Вот Каль. Как всегда, в самом центре событий.

Эйдриен вгляделась в фотографию. Кальвин Крейн с друзьями, судя по всему, только что вернулись с прогулки в Альпах. В молодости глава фонда был довольно хорош собой: темные глаза, широкие плечи, орлиный нос и продольная ямка на подбородке. По левую руку от него стоял крупный румяный скандинав с широкими скулами и светлыми волосами. Почти бесцветные глаза пристально смотрели в камеру из-под полуопущенных век.

– А кто это рядом с мистером Крейном? – поинтересовался Макбрайд. Человек на снимке казался на удивление знакомым.

– Это Ральф Опдаал. Они с Калем вместе работали.