Синдром

Очередной раскат грома сотряс стены, и Макбрайд увидел отражение молнии в остекленевших глазах де Гроота.

– Двери открываются, ты заходишь внутрь, лифт закрылся. А теперь мы спускаемся ниже и ниже, в наш укромный уголок. – Комната осветилась серией огненных разрядов. – Сюда не проникнет Червь, тебе здесь спокойно, Хенрик.

Голландец сидел с полуопущенными веками, взгляд его стал бессмысленным.

– А сейчас мы с тобой на скале, дальше, чем когда-либо забирались, – поведал психотерапевт, прилагая огромные усилия, чтобы заставить свой голос звучать непринужденно. – В маленькой гавани, которую никто, кроме нас, не видит. Только ты и я, волны и птицы. И легкий ветерок, который пахнет морем. Ты чувствуешь запах моря, Хенрик?

– Да.

– Мы в удивительном месте, только мои руки связаны. Ты мог бы освободить меня?

Голландец не ответил и на некоторое время оставался неподвижным в мерцающем свете, глядя в пустоту из-под полуопущенных век. Хотя лицо де Гроота выглядело бесстрастным, Макбрайд знал, что где-то внутри, в самой глубине его подсознания, разразилась настоящая битва.

Затем оцепенение прошло, и загипнотизированный здоровяк поднялся на ноги. Прошел в кухню и вернулся с разделочным ножом в руке. Он высился над беспомощным американцем, сидевшим на диване, ожидая его действий, и на лице голландца застыло выражение безысходности и крайнего сожаления. Бормоча что-то себе под нос, де Гроот склонился над пленником и перерезал скотч на его запястьях.

Эйдриен подалась вперед, пытаясь встать, заерзала на месте, но Льюис протянул к ней руку в упреждающем жесте: пока рано. Когда де Гроот сел на диван, доктор ненавязчиво напомнил, что пора бы и поспать. Голландец начал позевывать. Наверное, он довел себя до полного изнеможения. «Не спал всю ночь», – подумал Лью и предложил здоровяку закрыть глаза и попытаться уснуть. Утром же, когда он проснется, то позвонит в полицию и расскажет им все, что знает про Червя, – и тогда ему станет очень легко. Вскоре голландец лежал на диване, запрокинув голову и открыв рот. Он мирно посапывал.

Лью срезал путы со своей спутницы, осторожно снял с де Гроота удостоверение и повесил себе на шею.

– Не выйдет, – скептично заметила Эйдриен. – Вы совсем не похожи.

– Выбирать не приходится.

– Все-таки рискнешь?

– Позвони в отель, – скомандовал Льюис. – Линии сейчас наверняка заняты, но попытайся пробиться. Сообщи, что возможен теракт, что огнетушители заминированы, – торопливо договаривал он уже в дверях. – И найди мне адвоката.

– Подожди, а как же…

Макбрайд выскочил за дверь, и по деревянным ступеням гулко застучали его тяжелые ботинки.

От квартиры де Гроота до Давос-Дорп было каких-то три мили, но Макбрайду потребовалось почти пятнадцать минут, чтобы покрыть это расстояние. Приходилось тащиться в сплошном потоке транспорта до самого города. Щетки стеклоочистителей отчаянно работали, сгребая снег с лобового стекла. К «Фрибуру» оказалось невозможно подобраться вообще, а потому Лью оставил машину на обочине и пустился бегом.

Удостоверение подпрыгивало на груди, а американец что есть мочи несся вверх по склону. Макбрайд шлепал ногами по слякоти, не обращая внимания на снег, что попадал в глаза и хлестал по щекам. У пропускного пункта его остановил озябший солдат. Помахивая удостоверением начальника службы пожарной безопасности, Макбрайд проклинал холод, громко жалуясь по-немецки на то, что вынужден пропустить матч «Вольфсбург – Кайзерслёйтерн» только потому, что кто-то сообщил, будто могут возникнуть проблемы с огнетушителями.

– Ничего не случится, – настаивал он. – Я днем сам все проверил.

Солдат сощурился, пытаясь сквозь пелену косого снега прочесть фамилию на удостоверении, и проговорил:

– Господин де Гроот, подождите здесь. Я обязан позвонить.

На пропускном пункте соорудили нечто вроде передвижного укрытия – хлипкую конструкцию из брезента и прозрачного пластика, в котором теперь скрылся солдат, чтобы переговорить с кем-то по телефону. Бросив взгляд на стоящего у шлагбаума американца, военный поднял брови и стал ждать ответа на том конце провода. Нелегко было стоять в бездействии и знать, что уходят драгоценные минуты: Макбрайду уже представлялись круглые столы, где собрались гости, и официанты, убирающие посуду; докладчик-африканец, наверное, нетерпеливо поглядывает на часы и просматривает записи, готовясь выйти на подиум. Прием начался в семь, и Лью пытался вычислить, как долго продолжалась торжественная часть. «Расслабься», – сказал он себе, взглянул на часы, и сердце ёкнуло: 19.48.

Наконец из палатки показалась голова, и Макбрайду разрешили пройти. Лью сорвался с места не хуже спринтера на стометровке, оставив позади залившегося смехом солдата, который прокричал ему вслед: «Wo ist das feuer»?[66] Караульный и сам не знал, насколько близок к истине.