К сожалению, никто не ценит все хорошее, что происходило «до», «тогда», привыкнув к нему, считая его нормой. А то, что это лучшая норма, понимаешь потом, когда ее затмевает другая и тоже норма, но уже патологическая. Да, у человека с деменцией патологическое для психически здоровых людей состояние превращается в нормальное. Вы уже знаете, что мы живем в параллельных мирах, которые могут на короткое время пересекаться. Тогда человек со своеобразным коктейльным мышлением вдруг на мгновения отрезвляется и начинает делать логические выводы. Но, не доделав их, он вновь возвращается в свое прежнее состояние.
Гибель нейронов в ядрах серой коры головного мозга уменьшает выработку специфических нейрорегуляторов, среди которых и ацетилхолин. Нарушение обмена ацетилхолина, обеспечивающего синаптическую пластичность и возбудимость холинергических нейронов, ухудшает кратковременную память. Но об этом потом. Да и стоит ли этими знаниями забивать свою голову?
Не думала, что так трудно будет описывать происшедшее, хотя время должно уже было бы начать лечить. Правда пока целебного эффекта нет. Но теперь мое «надо» в этом «надо»: я должна, я обязана все рассказать…
После инфаркта разрушение памяти у Анечки приобрело лавинообразный характер. Она все чаще и чаще забывала текущие события, а воспоминания были перезагружены далеким, а не близким прошлым. Все, как описывает закон Рибо, закон регрессии памяти, или, как принято говорить, закон обратного развития памяти. С каждым днем мама удалялась от самой себя, себя прежней… Другие условия жизни, другое принятие их, другая адаптация, другая реальность… И как бы врачи ни считали такую реальность безумной, она ненормальная лишь в учебниках и методичках. А для человека после девяноста лет, которого спасли от инфаркта, и, вопреки прогнозам специалистов о продолжении его послеинфарктной жизни не больше двух часов, еще прожившего почти шесть лет, она совершенно нормальная.
Нормальная, но просто другая, приспособленная к тем остаткам серого вещества и нейронным связям, которые у него еще сохранились, несмотря на болезнь. Очень хочется написать оду нашему мозгу, своеобразному богу человеческого организма. Сколько мозг возится с нами с момента рождения, и даже до, помогая во всем, создавая судьбы, а в критические моменты, когда жизнь висит на волоске, пытается ее спасти!
Гениальное изобретение нашего бытия! Ему нет и не будет равных. А искусственный интеллект… на то и искусственный… Он попробует лишь догонять, но не догонит, а тем более перегонит. Это жалкие потуги для рождения полноценной копии. Но разве копию можно сравнить с оригиналом?
Почему мы считаем реальными даже чудеса, производимые фокусниками в цирке, почему не называем это безумием? Почему не препятствуем уходу людей в секты, в которых они живут совсем в другом мире?
Почему смиряемся с виртуальной реальностью, временами предпочитая ее всем другим? А вот причуды жизни старых людей с «новыми» особенностями мозга, к которым они приспосабливаются, пытаемся лечить, даже если человек миролюбивый, прекрасно зная, что новые нейронные связи в их мозге под воздействием этих лекарств не появятся. Зато появятся амебоподобные, аморфные призраки людей, с ватными телодвижениями, прилипшие к стульям, на которые их посадили, или безмолвно распластанные на кроватях.
Конечно, уход за такими не требует много сил. Они же почти неживые, похожие на манекены, без просьб и эмоций. Так как же не поблагодарить современную фармакологию, напоминающую укротителя диких зверей, которая делает всем хорошо: молчаще-сидящим, молчаще-лежащим, молчаще-ухаживающим, не тратящим силы на полноценный уход за больным, чего-то хотящим, чего-то желающим и переполненным эмоциями. Эмоции старикам ни к чему, особенно если у них не все в порядке с мозгами. А все ли в порядке с мозгами у «укротителей» этих «безмозглых», трудно сказать. Но они же все «над», а больные – те «под», и этим все объясняется.
Проблема была в том, что мама до инфаркта была совершенно нормальным человеком, с которым можно было разговаривать на многие темы. И вдруг буквально за несколько часов уже ни о каких нормальных беседах не могло быть и речи. Не знаю, кому проще было адаптироваться к новым реальностям, ей или нам. Во всяком случае она практически не осознавала, что с ней произошло, а нам все было ясно. Ясно, что происходит изменение личности, к которому надо привыкать. И, не рассуждая, мы приняли все, как есть. Главное, что она была жива.