В старческом детстве развитие идет не вверх, а вниз, не вперед, а назад, от знаний, накопленных в течение жизни, к элементарным познаниям дошкольника с мышлением маленького ребенка. И если путь малыша – это путь приобретения и преумножения бездны премудрости, то путь части старых людей (нет, не всех) – путь утраты «богатств» смысла жизни с возвращением к началу пути.
Но если вы поговорите на эту тему со специалистом, он просто скажет, что подобное «возвращение», вплоть до возвращения к примитивным рефлексам – а у Анечки налицо были сосательный и хватательный, – это лишь «лобные знаки». И если вы продолжите слушать его объяснения, то он подробно расскажет вам, что происходит во время этой болезни в лобных отделах головного мозга, что переход из виртуального мира в реальный и наоборот лишь флюктуация сознания. Но надо ли нам знать эти подробности? Мы сами оцениваем состояние своих близких, продлевая их жизнь.
Решила объяснить ход своих мыслей и уточнить, что под «богатствами» смысла жизни подразумеваются не материальные ценности, а ценность знаний, ставших навигаторами судьбы. Кстати, новое начало пути у старых людей происходит не с нулевого миллиметра, как у новорожденных, а с отметки их сохранившихся прежних познаний. Поэтому, мысля, как дети, наиболее интеллектуальные пожилые люди говорят на почти поэтическом языке.
Во всяком случае, меня постоянно удивляла речь мамы. Все чаще и чаще Анечка рифмовала. Иногда ее монологи напоминали белый стих. А какие фразеологические обороты слышались в ее комнате! С каким совершенством она превращала слова в каскад фразеологических клише! Порою ее сравнения и метафоры хотелось позаимствовать, как и классический литературный язык, вызывавший ощущение наслаждения.
Однако при таком знании языка в своих монологических беседах она часто возвращалась к периодам раннего развития речи, особенно словотворчества, забавлявшего не меньше словотворчества малыша со скудным активным словарем, расширяющим его таким способом. Казалось, что она соединяет несоединимое. Ее словотворчество заключалось не только в образовании новых слов, а в придумывании нелепых по смыслу предложений, которые вызывали улыбку, удивляя наивной изобретательностью.
О ее возвращении в детство свидетельствовала также беспомощность, свойственная малышам. За Анечкой надо было наблюдать, предугадывая желания. Это был беззащитный, несамостоятельный, хорошо разговаривающий ребенок, беседующий на множество тем.
Пытаясь не забыть темы разговоров, я часто записывала их, как, впрочем, и то, что происходило в этот день. Но об этом чуть позже.
Ее комната напоминала микромир в нашем мире, где отмечают громкий приход с возгласами «ура» и тихий уход с едва уловимыми вздохами. Ее уход был тишайшим…
А до этого ей хотелось не просто вернуться в детство и молодость, а быть любимой, быть счастливой, быть красивой, умной, здоровой…
Она хотела сама любить, а не только чтобы любили ее, иметь родителей, особенно папу, обожающего ее мужа, детей, работу. Иначе говоря, мечтала о том, без чего человек не бывает счастливым. И это можно было понять, прислушиваясь к ее диалогическим монологам.
Но как, как подобное объяснить, если считается, что при тяжелой степени человеческого увядания интеллект чуть ли не падает до нуля, нейроны гибнут один за другим, больной не живет, а существует?
Но разве можно считать не жизнью, а существованием бытие уходящего от нас человека, в минуты бодрствования имеющего те же духовные ценности, что и мы, испытывающего те же эмоции и чувства. Получается, что нейронные связи духовного исчезают последними и, скорее всего, они самые прочные у людей.
Жаль, что в процессе жизненного пути их у многих из нас нередко затмевают другие – более низменные, не внушаемые воспитателями, а приобретенные во время приспособления к обстоятельствам будней…
Казалось, что мама беспомощнее беспомощного ребенка. Она также не могла ходить, но не из-за того, что еще не научилась, а из-за того, что уже разучилась. Ее поза в кровати постепенно становилась похожей на позу эмбриона. Ногами она не двигала даже в периоды спокойствия. И только руки не прекращали что-то делать, держа то, что мы ей давали. Наверное, если бы мама что-то видела, то с удовольствием играла бы с игрушками, которые мы ей покупали. Но она лишь держала их в руках, а иногда просто хватала.