Синдром Анечки

Она воспитывала меня без отца, и лишь когда мне исполнилось десять лет, дала согласие прекрасному человеку стать его женой. Как смогла она найти такого мужа, а вернее, как нашел ее он, как нашли они друг друга… До сих пор трудно поверить. Но о таком отчиме можно было только мечтать, да и в сказках подобных не было.

Защищавший во время блокады Ленинград, разминировавший со своими снайперами дворец в Царском селе, отдавший спасению людей на войне лучшие годы своей жизни, он мог бы служить эталоном верного мужа и отца. Все мои школьные и институтские годы мы счастливо жили втроем, понимая друг друга без слов. Понимали настолько, что, как я потом осознала, у меня даже не было кризиса подросткового возраста.

Мне не требовалась переоценка прежних ценностей жизни, мне ничего не надо было менять. Меня с раннего возраста никто не воспитывал, отношения строились на доверии и любви. Никого не было «надо мной», все были лишь рядом, мной не командовали, меня не контролировали. Я никогда не слышала грубых слов, не знала про мат, не верила, что родители могут унижать и бить собственных детей, отказываться от них, быть алкоголиками…

Пишу об этом и понимаю, что жила в своеобразном оазисе детства. И, конечно, в первую очередь благодаря маме. Несмотря на то, что она, врач-терапевт, пропадала на работе не только днями, но и ночами, потому что доктор – профессия круглосуточная, с дневной заботой о больных и ночными дежурствами, я знала, что мама думает обо мне, и не сомневалась, что звонок телефона – ее звонок.

Так как я была единственным ребенком, вся материнская нежность предназначалась лишь мне. После моего замужества и рождения дочери мы поменяли квартиру родителей и свою на одну общую, став жить вместе, помогая друг другу. Когда дочка пошла в школу, и некому было с ней находиться после уроков, так как мы с мужем, работая в медицинском институте, собирали материал для диссертаций, а я еще одновременно приобретала в университете специальность филолога, мама досрочно ушла на пенсию, хотя была прекрасным врачом. Моя дочь до сих пор ценит ее любовь.

Когда речь зашла об эмиграции в Австрию, отчима уже не было в живых. Конечно, мама поехала с нами. А после появления двух правнучек она, как и в любимой внучке, не чаяла в них души. И эта любовь стала смыслом ее жизни. Потихоньку мама привыкла к новой стране, и мы забыли о ее возрасте, так как она всегда казалась молодой. И, как молодая, с удовольствием смотрела телевизор на русском или немецком языке, слушала музыку, любила романсы, постоянно читала книги, что-то пекла и с удовольствием гуляла во дворе или в парке недалеко от нашего дома. После восьмидесяти она стала менее активной, больше болела, почти не гуляла, меньше читала, но любила записывать кулинарные рецепты и по просьбе двоюродной сестры даже написала воспоминание о своей молодости.

Встретив девяностолетие, мама реже смотрела телевизор, предпочитая лежать или сидеть в кресле в своей комнате, слушая классическую музыку и романсы. Постепенно начала передвигаться на специальном кресле. Передвигалась уже не сама, мы возили ее по квартире. Но тем не менее была в здравом уме, правда, стала менее разговорчивой или же рассказывала о том, что вряд ли было на самом деле, и уже не нуждалась в телефонных звонках своих бывших знакомых.

Незаметно начался период отчуждения от многого, что в прошлом ее волновало. Каждый возраст имеет свои предпочтения, нивелируя прошлые, созидая новые. Мы понимали, что не за горами начало изменения личности. Но эти горы казались такими высокими и непроходимыми, что, с учетом этого фактора и возраста мамы, нам не хотелось ее пичкать лекарствами, особенно после того как к хрестоматийному тесту со стрелками часов, выявляющему начало деменции, она отнеслась не просто с юмором, а смеясь разнесла его в пух и прах, без ошибок назвав нужное время.

Несмотря на то, что мама раньше часто болела, для своих лет она казалась достаточно здоровой. В любом случае, тот роковой июльский день не предвещал ничего плохого…

***

И вдруг я услышала, как мама затихающим голосом зовет меня. Хотя ее комната была в нескольких метрах от моего письменного стола, я не пошла, а помчалась к ней.

Когда я вбежала в комнату, она, бледнея на глазах, сидела в кресле, держа руку в области сердца. Решив, что у нее очередной приступ стенокардии, прежде чем дать нитроглицерин, я начала измерять артериальное давление, которое катастрофически падало. В таких случаях нитроглицерин лишь может навредить. Я тут же позвонила знакомому доктору, и было принято решение срочно вызвать скорую. До сих пор благодарна бригаде кардиологической реанимации, восхищаюсь профессионализмом и состраданием венских врачей. Они приехали через несколько минут и сразу же перенесли маму в свою мобильную реанимацию, где кардиологи сделали все возможное, чтобы ее спасти.