Синдром Анечки

После того как мы забрали Анечку из больницы… Ловлю себя на мысли, что никогда раньше не называла ее по имени, она была просто мамой… Но так как потом в разговорах с незримыми для всех остальных людьми она начала называть себя Аней и Анечкой, временами забывая, кто я, пришлось принять роль одной из ее знакомых. При этом она очень ценила мою роль спасателя, зовя на помощь при ухудшении состояния или для решения какого-то спора. У меня было сразу несколько ролей, среди которых постепенно стиралась роль дочери, но зато появлялись другие: медсестры, сиделки, кормилицы, собеседницы, не говоря уже не только про спасателя, но и спасителя. В ее мире я тоже была своеобразная множественная личность; хорошо, что я этого не ощущала, исполняя долг любящей дочери, заставляющий меня играть эти роли. Правда, я потом поняла свою самую важную роль, но об этом чуть позже.

Свою внучку, мою дочь и главного нашего врача – спасателя-спасителя – она тоже постепенно превратила в какую-то незнакомку, мужественно терпя все самые важные манипуляции, производимые прежней любимицей, которую перестала называть по имени, но слушалась намного больше меня. До сих пор не знаю, кем воспринимала она любимую внучку, ради которой раньше была готова на все и, чтобы водить ее в школу и быть с ней после занятий, ушла с престижной работы.

Моя дочь оценила ее неподдельные чувства, подарив ей не только свою безграничную любовь, но и почти шесть лет жизни. Правда, сразу после выписки из больницы эта жизнь была под системами, с круглосуточными капельницами и постоянной подачей кислорода, не говоря уже о многом другом… Конечно, тогда ей было не до разговоров и объяснений, кого она принимала за кого; необходимо было одержать победу за жизнь. И мама боролась вместе с нами, понимая, что от нее тоже многое зависит. А когда уже можно было уменьшить количество капельниц, время дыхания кислородом, она постепенно начала разговаривать с нами. Это были односложные разговоры типа телеграфного шрифта, чаще всего ответы на наши вопросы типа «да» и «нет».

Постепенно речь становилась более разнообразной, но все еще односложной или двухсложной. А потом вдруг начались какие-то необъяснимые вспышки бодрствования и угасание их. Вначале Анечка могла сутки быть возбужденной и сутки спать. Затем установился другой ритм – двое суток бодрствования и двое суток непрерывного сна. И именно во время бодрствования впервые появился Сашка и угнетавшее меня выражение «Я умираю»… Не могу больше писать, вспоминая, как сжималось мое сердце при этих словах.

26 мая 2021

(вечер)

Она не просто произносила это, а сопровождала слова угасающим взглядом. От ужаса я буквально сходила с ума. Хорошо, что через пару минут мама забывала об этом. Что означала эта страшная фраза: в самом ли деле резкое ухудшение самочувствия в такие моменты или своеобразную манипуляцию для привлечения к себе внимания, хотя и так внимания было предостаточно? А может быть, она просто играла какую-то роль, я так и не поняла.

Да, при этих словах у меня сжималось сердце, а она, высказав их, переводила разговор на другое, как будто бы и не произносила их. Пишу свой дневник и постоянно ловлю себя на мысли, что слишком много в нем «не знаю», «не понимаю»… А ведь это было действительно так, и даже сейчас я многое не могу расшифровать. Есть масса моментов с вопросами без ответов, вернее, ответы я до сих пор не нашла.

Ей действительно было не легко. Она с трудом ела и пила, не могла сидеть и ходить. Постепенно аппетит начал улучшаться. Оставались проблемы с питьем. Появление Сашки выводило ее из грустного состояния. Он невольно стал для нее панацеей от всех бед. И Анечка радостно отвечала на наши вопросы относительно нового знакомого.

Я уже писала о его старческом возрасте и о том, что он был гулякой. Что означало «гуляка» в то время, было трудно понять. Но скорее всего речь шла не о его отношениях к женщинам, а о любви гулять на улицах или ходить в гости.

27 мая 2021

(утро)

Влюбленность в Сашку была почти роковой. Дни и ночи возбужденного «говорения» заполнялись только беседами с ним. Она объяснялась ему в любви, а он терпеливо слушал, лаконично отвечая на ее вопросы:

– Сашка, ты любишь меня?

– Да. Люблю.

О «нет» в период накала страстей не могло быть и речи. Мне приходилось присутствовать при общении двух влюбленных, постоянно рассказывавших о своих чувствах.

Влюбленная лежала в кровати, прикованная к ней болезнью, влюбленный приходил, уходил и тут же возвращался.

Влюбленная была на виду, влюбленного не видел никто, зато отчетливо слышал его нежно-мужской голос.

Влюбленная отвечала на наши вопросы, влюбленный, по-видимому, не слышал их, когда мы задавали вопросы ему. Он вел беседы лишь с Анечкой.

Меня и всех нас удивляло, как отличались голоса влюбленных, как можно было так изменять свой голос на другой.