Синдром Кандинского

— Погреться хочешь? — спросила она, но увидела, что Антон сел, и громким шепотом сказала: — Ну-ну, ты мне белье намочишь. Снимай трусы. Хочешь, я тебе женские дам?

— Нет, спасибо, — усмехнулся Антон.

— Давай-давай, снимай. Я отвернусь.

Антон снял трусы, скомкал их и засунул в карман брюк. После этого он быстро залез под одеяло.

— Спасибо тебе, — сказал он. — Не знаю, что бы я без тебя делал. Теперь можно и водки. Я замерз как собака, очень долго купался.

— А ботинки утопил, что ли? — спросила соседка, подавая ему стакан с водкой. Она зашуршала бумагой, затем протянула ему бутерброд с колбасой и села на край кровати.

— Утопил, — ответил Антон. — Между прочим, как тебя зовут?

— Вера меня зовут. Пей, у меня только один стакан.

— А меня Антон, — представился он и поднес стакан ко рту.

— Я знаю, что Антон. Я теперь все про тебя знаю.

— Все про себя даже я не знаю, — ответил Антон. Он выпил, сморщился, понюхал тыльную сторону ладони и после этого взялся за бутерброд.

Вера налила себе, быстро выпила, закусила кусочком хлеба, затем встала и погасила свет.

— Двигайся к стенке, — сказала она. — Я люблю с краю.

Ничего разглядеть в такой темноте Антон не мог. Он услышал лишь шуршание одежды, затем Вера откинула одеяло и легла рядом. Кровать была узкой, под тяжестью двух тел панцирная сетка сильно провисла, и они тут же очутились посредине, прижатые друг к другу, словно два бутерброда. Антон просунул руку ей под голову. Вера устроилась поудобнее, и некоторое время они лежали молча, не шевелясь. Затем она принялась гладить его по спине, приговаривая:

— Замерз, бедняжка. Холодный как лягушка. Сейчас я тебя согрею.

— Неудобно трахаться в таком мешке, — обреченно сказал Антон.

— Неудобно спать на потолке — одеяло падает, — ответила Вера.

— Ты мудрая женщина, — сказал Антон. — На потолке действительно неудобно спать.

Водка и горячее тело Веры быстро согрели его, и вскоре он почувствовал, что ему жарко. Ему совсем не хотелось шевелиться и отвечать на ласки этой горячей как печка бабы. А она, видно, вошла во вкус, теребила его, тяжело дышала и пыталась перевернуть Антона на спину, окончательно подмять под себя. Перестав сопротивляться, Антон лег так, как ей хотелось, закрыл глаза, и тут же голова у него закружилась. Он увидел белый треугольник, который, медленно вращаясь, уплывал вдаль, пока не превратился в яркую звездочку. Затем от звезды отделилась красная точка. Увеличиваясь в размерах, она приближалась к нему, и вскоре Антон увидел, что это губы. Красные, сочные, чувственные губы юной сладострастницы. Затем губы раскрылись, и в темном проеме Антон увидел ту самую звездочку, которая сияла пуще прежнего.

— Ты что, импотент? — сквозь дрему услышал он.

Антон удивился тому, что губы заговорили с ним, и тихо ответил:

— Нет, я очень устал. Долго плыл.

— Да? — услышал он, и через некоторое время губы сказали: — Ну да, ты же наркоман.

— Я просто устал, — повторил Антон.

Почувствовав, как его толкнули в бок, он подвинулся, и Вера легла рядом.

— Вот так всегда, — прошептала она. — Как красивый мужик, обязательно слабак. Перевелись красивые самцы. Одни импотенты да небритые дворняги остались. А не устал ты, голубчик, херней заниматься, — спокойно сказала Вера. — Колешься всякой дрянью.

— А чем надо колоться? — без тени иронии спросил Антон.

— Хочешь я тебя за неделю половым гигантом сделаю? — спросила Вера.

— Нет, не хочу.

— Ты что, не веришь? — спросила Вера.

— Верю. Ты можешь. Расскажи лучше что-нибудь, — попросил Антон. — Ты человек рисковый, наверняка с тобой случалось всякое.

— Всякое-то случалось, — согласилась Вера. — Со мной такое случалось, какое тебе и не снилось. С моей жизни можно роман писать. Сказка, а не жизнь. Вот я сюда и приехала, чтобы отдохнуть от этой сказки. Почему-то одни живут и ничего с ними не происходит. А на других, на меня, например, валится все, что ни попадя. Чего я только не делала: с квартиры съехала, на другую работу устроилась, даже фамилию два раза меняла…

— Бесполезно, — сказал Антон. — Это судьба. Единственное, ч чем не надо бороться в этой жизни, так это с судьбой. Ее надо принимать такой, какая она есть. Ладно, уговорила, я расскажу тебе историю одного моего знакомого. Будешь слушать?

— Давай, — вздохнула Вера. — С паршивой овцы хоть шерсти клок.