Синдром Коперника

Может быть, к этому надо идти шаг за шагом. Поэтапно. Прежде чем полюбить, попытаться их хотя бы понять. А это, как я всегда говорил, само по себе очень непросто. С другой стороны, я подумал: а может, гораздо проще любить кого-нибудь просто так, не задумываясь, чем пытаться действительно его понять. Тогда на вершине недостижимого окажется антропология в форме абсолюта.

Возможно, в сущности филантропы — всего лишь бездельники.

Глава 49

Всю первую половину фильма мне никак не удавалось следить за событиями на телеэкране. Я не мог отвлечься от своей руки. Той руки, которую по-прежнему сжимала Аньес. Для меня это было еще одно новое ощущение. Еще одно чудесное открытие. Сколько я себя помню, ни одна женщина еще не держала вот так мою руку. Даже та, которую я считал своей матерью. В голове мелькали сотни вопросов, отсчитывая каждый миг этого нежного касания. Как долго она будет держать меня за руку? Будет ли это один-единственный раз? И как мне понимать этот жест? Любит ли она меня, хотя только что рассталась с другим? А я люблю ее? Желает ли она большего? Ждет ли чего-то от меня? Друзья ли мы и будем ли любовниками? Сумею ли я? Так ли держатся за руки? Есть что-то за этим жестом или это просто бездумный порыв? Знак внимания без будущего, подобный улыбке, подмигиванию — мимолетному, неуловимому…

Что до меня, мне хватило бы этого до конца жизни. Одного этого прикосновения, наших переплетенных пальцев. Мне бы хотелось превратиться в мраморную статую и навеки стать олицетворением счастья. Два безмолвных существа, чьи руки слились, образуя мост, на котором встретились их души. Это ничто, и это все. Разговор без слов, два чужака, которые, ничего не говоря, стремятся превратиться в единое целое.

Я толком не понимал, отчего так колотится сердце. От страха? Любви? Смущения? Нетерпения? Я не сумел бы сказать, что выражает эта хрупкая мышца, но одно знал наверняка: оно колотится.

Затем медленно — ведь счастье узнается по тому, что оно конечно, — она отняла руку.

Аньес поднялась, поставила фильм на паузу и улыбнулась мне. Глаза у нее блестели, движения казались неуверенными. Должно быть, она была немного пьяна.

— Хочешь выпить?

Моя рука на диване сжалась в кулак.

— Ну… Да. Почему бы и нет?

— Я налью себе немного мартини. Будешь?

— С удовольствием.

Повернувшись, она ушла на кухню.

Я уставился на экран. Застывшее изображение слегка подрагивало. Застывшая на ходу Миа Ферроу словно страстно ждала, когда жизнь вернется. Не ее жизнь. Моя. Приятно было думать, что моя рука, покинутая Аньес, страдает от того же нетерпеливого ожидания, сжавшись на оранжевой обивке дивана.

Я услышал позвякивание бокалов и льда за стеной. Сложно объяснить, что я пережил за время этого ожидания. Странное ощущение, что мы преодолеваем новый этап нашей близости: Аньес на кухне готовит мне выпивку, а я развалился на диване перед телевизором, словно беспечный муж. Такая простая, банальная сценка, но для меня такая новая, такая… жизненная! Я сразу становился многими: другом, с которым ужинают, разговаривают, мужчиной, которого держат за руку, которому готовят мартини… Я пока не был уверен, что готов к этому. Готов давать или принимать такие простые вещи.

Аньес вернулась в гостиную с двумя бокалами. Поставила их на стол и одним движением развеяла все мои сомнения. Опершись коленом о край дивана, вплотную к моим сжатым ногам, она положила руку мне на плечо и, склонившись надо мной с нежностью, которой я не ведал никогда в жизни, подарила мне самый сладкий поцелуй.

Я уступил ей, растерянный, едва не задыхаясь, затем мои губы приоткрылись навстречу ее губам. Она мягко подтолкнула меня на спинку дивана и села мне на колени. Так она казалась выше меня, и я вдруг почувствовал себя беспомощным. Покрывая меня поцелуями, она расстегнула на мне рубашку и принялась ласкать мой торс и бедра. Ее волосы щекотали мое лицо, я ощущал на шее ее дыхание. Руки у меня дрожали — от страха, от возбуждения, сам не знаю. А ум мой осаждали тысячи опасений, тысячи противоречивых чувств, которые я даже не успевал осознавать. Вскоре я, полуголый, уже лежал на спине и видел, как Аньес, склонившись надо мной словно ангел, снимает с себя последние одежды.