Синдром отсутствующего ёжика

Может быть, живя со мной, она все эти годы любила не меня? Но почему? Я не уходила по вечерам в кино и рестораны, ночевала только дома и одна, я ни разу не ездила без нее отдыхать, и мне все это было в радость. Иногда мне казалось, что я раздражаю ее, как всегда раздражала ее папу, мы слишком разные. А они – похожие, одинаковые…

Я походила по опустевшей квартире, мимоходом замечая, какие вещи забрала Ийка. Да, она серьезно собралась в новую жизнь… Взяла даже детские ботиночки, первые свои ботиночки, в которых она топала неуверенными ножками по нашему двору в полтора года. Ботиночки стояли на полке среди других дорогих сердцу вещей. Странно, никогда не думала, что Ийка вообще обращала на них внимание. Это я иногда бываю сентиментальна… Еще она зачемто взяла наш общий фотоаппарат, который мы всегда брали в поездки, на дачу… Я присела на край ее аккуратно собранного утром диванчика. Ну, как «зачем»! Взяла, чтобы фотографировать свою новую жизнь, красивую и благополучную.

Мне очень захотелось позвонить маме с папой, пожаловаться. Но было их жалко. Услышат мой убитый голос, представят себе свою маленькую Ийку гдето у чужих людей… Оба разволнуются, мама побежит мерить папе давление. Тот будет тайком пытаться звонить Ийке, еще больше расстроится, станет громко разговаривать и веселить маму, мой старенький терпеливый папа… И при этом будет сморкаться, а мама – капать ему сердечные капли и тоже вытирать глаза…

Я сделала побольше громкость телефона – вдруг позвонит Ийка, взяла пылесос, пропылесосила всю квартиру, диван, потом вымыла ванную комнату и натерла линолеум на кухне какойто специальной ваксой, которая несколько лет пролежала у меня в хозяйственном шкафу. Возможно, у ваксы уже истек срок хранения, но от вида темнооранжевой, густой, блестящей массы, почемуто пахнущей только что распиленной древесиной, у меня слегка поднялось настроение. И я даже решила зашить все, что порвалось, – Ийкины летние брюки, свою выходную кофточку, расползшуюся по швам после первой же стирки в стиральной машинке, но сразу исколола себе руки и решила с иголками пока повременить.

Ближе к ночи я набрала номер Ийкиного мобильного, но телефон оказался отключен. От беспомощности, от острого осознания какойто невероятной несправедливости судьбы мне стало нехорошо, душно, и даже слез уже не было. Тогда я сварила крепкий отвар корня валерианы, черный, вонючий, и выпила его, стараясь не дышать. Потом включила компьютер и попыталась найти адрес Вадика, Ийкиного отца. С его редкой фамилией Хисейкин в Москве оказалось еще семь человек. Но все не Вадики. Мой бывший муж умудрился както и здесь зашифроваться. Адрес я не нашла.

Завтра с утра у меня прием. Я встану в семь утра в чистой, убранной квартире. Приду на работу. Четыре часа приема я точно не смогу ни о чем таком думать, потом схожу на вызовы и поеду… допустим, в Центральное справочное бюро. Есть какоето место, где можно найти любого. Раньше, по крайней мере, было. Мы с подружкой в Ийкином возрасте както ездили узнавать, где живет артист Тараторкин, хотели подождать его у подъезда и узнать, женат ли он. Адреса нам не дали и очень пристыдили.

Я обязательно узнаю адрес Ийкиного отца и найду Ийку. Или пойду в милицию, в конце концов. Иначе я сойду с ума, не зная, где она. Если бы она ходила в школу… Но сейчас весенние каникулы, и придется дожидаться, пока начнется учеба. Поверить в то, что Ийка бросит свою школу, я не могла. Она с таким трудом привыкает ко всему новому…

Перед сном я взялась смотреть альбомы с фотографиями, и совершенно напрасно. Я получаюсь на фотографиях плохо, у меня всегда какойто глупый напряженный вид, с неуверенной улыбкой, как будто я жду, что ктото скажет: «Ты же такая страшная, зачем тебе сниматься?» Все альбомы у нас заполнены фотокарточками красавицы Ийки – с младенчества до сегодняшнего дня. Я сама ее снимаю, теперь уже хорошей зеркальной камерой, которую мне подарили родители на четырнадцатилетие дочери. Той самой камерой, которую Ийка взяла в новую жизнь. Ийка хороша в любой одежде, в любом виде. На фотографиях видно, какая она нежная, хрупкая, как ее легко обидеть и обмануть, несмотря на ее врожденную склонность прятаться в похожей на приятную правду лжи…

Насмотревшись фотографий, перебрав в памяти наши поездки, разные праздники и события нашей жизни, казавшейся мне до сегодняшнего дня такой гармоничной, упорядоченной, я не смогла уснуть часов до пяти. А как только уснула, зазвонил будильник в телефоне и сообщил:

– Семь часов одна минута.

Из глубокого сна я не сразу вспомнила, что вчера произошло, и по привычке посмотрела на диван у окна, на котором спала Ийка… У нас на самомто деле есть и вторая комната, очень маленькая. В ней встроена кладовка – уютная, удобная темная комнатка. Когдато Ийка, играя, заперлась в кладовке и не смогла выйти. И потом она даже и слышать не хотела, чтобы остаться в той комнате одной, а тем более в ней спать. Она боялась лечь спать в своей кровати, а проснуться – в темной запертой кладовке…